Моё общественное положение предлагает мне всё, чего человек может пожелать: богатство, политические привилегии, славу и имя, этапы, которые я легко преодолел в лоне самых благородных классов; однако моё сердце живёт непоправимым разочарованием, вдыхая невозможное счастье…
Пока вы были в провинции, я ещё мог успокаивать свою меланхолию; но теперь, когда я вновь вижу вас, я чувствую, как в моей душе разгорается огненный Везувий!.. Я провожу ночи, населённые тревогами и мучениями, как потерпевший кораблекрушение, заметивший на горизонте остров своего далёкого и недоступного счастья.
Скажите же, что ваше сердце принимает мои мольбы, что вы будете смотреть на меня с симпатией. Если вы не можете вознаградить эту страсть, то по крайне мере обманите меня своей почтенной дружбой, которая составит мне честь, видя во мне хотя бы одного из ваших слуг …
Благородная женщина побледнела, её сердце в тревоге забилось сильнее:
— Господин префект, — смогла она пробормотать, почти теряя сознание, — мне искренне жаль, что вдохнула в вас подобные чувства, но я не могу оказать вам своё любящее почтение, поскольку ваши слова доказывают буйство неосознанной разрушительной страсти. Мои священные обязанности женщины и матери не позволяют мне принимать в расчёт то, что вы предлагаете. Я совершенно твёрдо считаю вас именитым и достойным человеком, преданным и честным другом моего отца и моего мужа, которых моя судьба навсегда связала совершенно естественной любовью.
Привыкший к женским снисхождениям при дворе ввиду своего положения и качеств, Лолий Урбик вдруг побледнел, услышав этот благородный и достойный отказ. С одного взгляда он оценил духовное превосходство существа, которое он страстно желал столько лет. В глубине его души смешались чувства ущемлённого самолюбия и стыда.
Но, опустив свой раздосадованный взгляд, он почти умоляющим тоном сказал:
— Я не хочу показаться в ваших глазах грубым и непонятливым! Но истина в том, что я буду так же продолжать любить вас. Ваш формальный и деликатный отказ осложняет мои амбиции обладать вами.
Сколько же времени, о, боги Олимпа, я буду оставаться непонятым и измученным?
Подняв глаза, он заметил, что Альба в печали расплакалась. Эта спокойная и праведная боль пронзила его сердце, словно остриё меча.
Впервые Лолий Урбик почувствовал, что природа его страсти порождает чувства тревоги и жалости.
— Сударыня, — с волнением воскликнул он, — простите, если заставил вас плакать неосторожными высказываниями о своих печальных страданиях. Я так люблю вас … Вы вышли замуж за человека достойного и честного, а я только что совершил безумие, предложив вам его позор и несчастье … Простите меня! Я стал жертвой мгновения преступного слабоумия…
Сжальтесь надо мной, потому что я до сих пор жил в печали и отчаянии.
Нищий Эскилина счастливее меня, хоть он и протягивает руки к публичному милосердию! Я ничтожество … Посочувствуйте моему гнетущему страданию. Столько лет я хранил в себе эти жестокие и тягостные чувства, а вы знаете, что душа солдата должна быть жестокой и бесстрастной, обуздывая самые великодушные мысли!… Я никогда не находил сердца, способного понять моё, и поэтому я не колебался в том, чтобы обидеть ваше безупречное достоинство!…
Альба Люциния слушала эти мольбы, не понимая контрастов этой жестокой и чувственной души. Наступил трудный момент молчания для них обоих, когда кто-то, проходя сквозь ряды деревьев, воскликнул громким голосом почти в уши:
— Идёмте слушать Вергилия Приска! Присоединимся к чествованиям Цезаря!…
Лолий Урбик отметил, что невозможно продолжать свои конфиденциальные речи, и, предложив руку благородной даме, сопроводив это грустной улыбкой, он вместе с ней отправился к озеру, где несколькими мгновениями раньше мы видели приход Гельдивия и Клавдии Сабины.
Вокруг певца собрались все приглашённые, компактная и благовоспитанная ассамблея была очень внимательна к восхвалениям Императору, которые он спокойно и гордо принимал.
Песня, заказанная гостями, была долгой поэмой на манер того времени, где деяния Адриена превосходили в славе все предыдущие деяния Империи. Согласно льстивым выражениям артиста, ни один герой в Риме не превзошёл его в блестящих подвигах. Генералы, поэты, консулы и известные сенаторы все оставались позади него, того, кто имел счастье быть приёмным сыном Траяна.