На следующий после возвращения день Гельвидий Люций предпринял все меры, чтобы увидеться с Нестором в Мамертинской тюрьме.
Появление Сира в столице Империи было для него невероятным фактом. Он не мог поверить, что вольноотпущенник, кому он во всём доверял, и чьё поведение завоевало его любовь, мог быть отцом человека, которого он ненавидел всей душой. Таким образом, он хотел сам удостовериться в правдивости событий. К тому же, если бы факты оказались ложными, он задействовал бы весь свой личный престиж у Императора, чтобы избежать мучений и смерти узника.
Однако реальность нарушит его планы без малейшего призыва с его стороны.
Прибыв в тюрьму, он смог добиться у Сикста Плоция, офицера, охранявшего здание, безусловное разрешение, чтобы пообщаться с узником, как он сочтёт нужным.
Немногим позже он уже шагал по коридорам и спускался по подземным лестницам, проходя вдоль грязных камер, куда, по всей очевидности, едва проникал слабый свет, где он не замедлил найти Нестора в компании с сыном. Оба были изуродованы до такой степени, что патриций, то ли по причине физической подавленности молодого человека, то ли из-за темноты камеры, сразу и не признал Сира, и взволнованно обратился к вольноотпущеннику:
— Нестор я знаю причины, по которым тебя доставили в тюрьму, и не колебался прийти сюда, чтобы лично услышать тебя, таким сильным было моё удивление от изложенных мне фактов!
Слова были произнесены чувственным тоном и с симпатией, которые бывший раб принял как мягкое утешение сердца.
— Хозяин, — почтительно ответил он, — в глубине моей души я благодарен за ваш великодушный порыв … В этих камерах находятся также безумцы и прокажённые, но вы не колебались в том, чтобы принести вашему ничтожному рабу слова призыва и утешения!…
— Нестор, — с уважением продолжал Гельвидий, — мой тесть передал мне некоторые факты о тебе, которым я с трудом верю, несмотря на его почтенность как человека публичного, и его отцовский интерес ко мне.
В этот момент отец и сын с тревогой смотрели на человека, от которого, возможно, зависела их свобода, а Сир отступал в глубь камеры, опасаясь подозрительной тревоги, с которой Гельвидий Люций рассматривал его.
Трибун продолжил:
— Я не мог согласиться в целом с тем, что мне рассказали, и пришёл лично услышать твой собственный рассказ.
И акцентируя эти слова, он его внезапно спросил:
— Значит, ты христианин?
— Да, хозяин, — прошептал тот, словно вынужденно отвечая на такую великую милость, которая была ему оказана. — Я обещал Иисусу, в глубине души, что никогда не отрекусь от своей веры.
Трибун потёр характерным для него жестом лицо, и огорчённо, подавленным тоном добавил: — Никогда бы не мог подумать, что поселю христианина в своём доме, и я пришёл сюда в искреннем желании защищать твою свободу.
— Благодарю вас, хозяин, от всего сердца и не забуду вашего вмешательства, — с болезненным спокойствием добавил Нестор.
— Интересуясь твоей судьбой, — в смущении продолжал Гельвидий, — я навестил сенатора Квириния Брута, которому поручено имперской властью вести процедуры, касающиеся христианских агитаторов, — и ещё вчера узнал, что тринадцать заключённых осудили на вечную ссылку и двадцать два будут приговорены к смерти от пыток.
Несмотря на своё религиозное усердие, оба узника стали мертвенно-бледными.
Гельвидий Люций же оставался невозмутимым.
— Среди этих последних я увидел твоё имя и имя молодого человека, который, как мне сказал, является твоим сыном. Что скажешь на это? Не желал бы ты, например, отречься от веры, которая принесёт тебе лишь подлую смерть в самых ужасных муках? А тот, кто с тобой, действительно ли сын тебе? Скажи мне что-нибудь, что могло бы прояснить ситуацию и дало бы мне основание для справедливой защиты…
— Хозяин, — стал говорить вольноотпущенник, призвав все свои силы, чтобы не ослабеть в своём свидетельстве, — моя благодарность за ваш великодушный интерес будет вечной! Ваши слова волнуют самые тонкие фибры моей души!… Слушая вас, я чувствую, что должен был бы следовать вашим шагам со смирением и покорностью по всем дорогам; но также во имя любви к своей вере я не могу уступить своему соблазну свободы!.. Иисус возлагает на меня своё мягкое и божественное иго… Любя вас, хозяин, я не могу изменить Иисусу перед лицом теперешних обстоятельств моей жизни … Если Учитель из Назарета, чистый и невинный, дал себя распять на кресте во имя искупления всех грешников мира, почему я должен избежать жертвы, если я чувствую себя переполненным грязью греха? Я никогда не смогу сознательно отречься от веры, которая была светом души моей в течение всей жизни!… Смерь меня не страшит, поскольку по ту сторону мученичества и могилы бессмертная заря расцветает для нашего духа!