Повисла недолгая пауза, Кай выстукивал что-то пальцами, выдавая свою озабоченность, как если бы тяжкие воспоминания бередили ему разум.
— Гельвидий, — по-братски прошептал трибун, — твоё возвращение в Рим сумеет взволновать твоих верных друзей. Говоря о твоём отце, я инстинктивно вспомнил о Силене, маленьком оставленном ребёнке, которого он почти официально усыновил, желая освободить тебя от клеветы, которая одолевала тебя на заре юности…
— Да, — сказал ему гость, словно внезапно очнувшись, — хорошо ещё, что ты в курсе этого клеветнического обвинения, висевшего надо мной. Впрочем, мой отец тоже знает о нём.
— Несмотря на всё это, твой почтенный отец не колебался в том, чтобы сохранить этого ребёнка, проявлявшего к нему большую любовь…
Нервно проведя рукой по лбу, Гельвидий Люций добавил:
— А Силен? Ты знаешь, что с ним стало?
— Судя по последним вестям, он записался в наши фаланги, поддерживающие порядок в Галлии, простым солдатом армии.
— Иногда, — продолжил озабоченный Гельвидий, — я думаю о шансе для этого парня, воспитанника моего отца с самой моей юности. А что делать? С тех пор, как я женат, я делал всё, чтобы привести его к нам. Мои владения в Идумее могли бы предложить ему простое комфортное существование, под моим бдительным руководством. Однако Альба Люциния оказалась против моих планов, напомнив не только клеветнические комментарии, мишенью которых я был в прошлом, но сославшись на эксклюзивные права на мою любовь, чему я был вынужден подчиниться, зная благородные качества её души.
И ты знаешь, что я должен уделять своей жене самое большое внимание. И у меня не было других решений, как охотно принять её предложения.
— Гельвидий, мой добрый друг, — воскликнул Фабриций, выказывая определённую осторожность, — я не могу и не должен вмешиваться в твою личную жизнь. В жизни существуют проблемы, которые могут решить только супруги в священном окружении своего дома; но в том, что касается твоего возвращения, меня волнует не только случай Силена.
И посмотрев своему другу в глаза, дополнил:
— Ты помнишь о Клавдии Сабине?
— Да, … — туманно ответил тот.
— Не знаю, что тебе известно насчёт неё, но Клавдия сегодня — жена Лолия Урбика, префекта преторианцев. Ты не можешь не знать, что этот человек является очень важной особой, обладателем самого большого доверия Императора.
Гельвидий Люций провёл рукой по лбу, словно желая прогнать воспоминания прошлого, о, наконец, спокойно ответил: — Я не хотел бы рыться в прошлом, поскольку сегодня я другой человек; но если бы оказалось необходимым быть в чести в столице Империи, не стоило бы забывать, что мой тесть тоже является особой, пользуется полным доверием префекта, и не только того, на которого ты ссылаешься, но всех административных властей.
— Да, знаю, но я также знаю, что человеческое сердце имеет свои потаённые альковы… Я не верю, что Клавдия, воспитанная сегодня в ранге высшей аристократии капризами судьбы, забыла об унижении своей неистовой любви плебейки, растоптанной ранее.
— Да, — подтвердил Гельвидий Люций с взглядом, словно погружённым в пропасть своих самых интимных воспоминаний, — сколько раз я оплакивал то, что питал в сердце такую сильную любовь; но что поделаешь? Молодость подчинена многочисленным капризам, и очень часто никакие предупреждения не могут разорвать завесу её слепоты…
— А сегодня ты уже не такой молодой, и можешь чувствовать себя свободным от многих капризов нашего времени?
Собеседник понял всё значение этих мудрых и осторожных комментариев, но поскольку не одобрял анализа обстоятельств и фактов, которые могли бы его терзать, он ответил, не теряя своего очевидного доброго настроения, хотя глаза выдавали горькую озабоченность:
— Кай, друг мой, клянусь бородой Юпитера! Не отсылай меня в глубокую пропасть прошлого. С момента твоего приезда ты только и делаешь, что говоришь на мрачные и тяжёлые темы. Сначала нищета в Иудее, от которой волосы встают дыбом на голове, с её пейзажами разрушения и разорения, затем ты возвращаешься в это хмурое прошлое, как будто теперешних трудностей тебе мало… Расскажи мне лучше о том, что укрепит мой внутренний покой. Не зная, как объяснить, но я опасаюсь будущего.
Машина интриг римского общества тревожит мой разум, который никогда не мог найти средство избегать его отвратительного окружения. Моё возвращение в Рим сопровождается тяжкими перспективами, хоть я и не осмеливаюсь это допустить!…