Взяв малыша на руки, она побежала на шум, желая поговорить с кем-нибудь и избежать этой печальной участи одиночества, надеясь, что Божественное Провидение с помощью какого-нибудь благожелательного сердца не даст провести эту тревожную ночь здесь, что казалось ей ужасным…
Была ли это повозка или благородные всадники, которые протянут ей братскую руку помощи?
Возможно, это злодеи на конях, потерявшиеся в лесу в поисках приключений… Рассматривая это предположение, она хотела было отступить назад, но из темноты ночи отделились три тени, преграждая ей путь назад, поскольку, резко затормозив, эти элегантные кони прервали свой быстрый и шумный ход.
Обретя мужество, благодаря потоку мощных энергий, шедшего из невидимого плана и нисходящего на неё, дочь Гельвидия спросила:
— Вы едете в Фунди, всадники?
Услышав эти слова, тот, кто казался главным из этих троих, воскликнул в изумлении: — Урбен! Лукреций! Зажгите фонари.
Поражённая Селия сразу же узнала этот голос в ночи.
Это был Кай Фабриций, возвращавшийся из Рима, где он оставил свою жену у родителей, вынужденный выполнять срочные обязанности в Капуе после так называемого погребения Селии, согласно с установками семьи.
Молодую христианку охватили острые опасения, смешанные с надеждой. Кто знает, может, ситуация могла бы измениться с этой непредвиденной встречей?
Не успела она об этом подумать, как два фонаря осветили всё вокруг.
Муж Гельвидии, сражённый, смотрел на неё. Видение Селии, одинокой и покинутой, держащей на руках ребёнка, который, как он предполагал, был её сыном, взволновало ему сердце; тем не менее, понимая серьёзность событий, произошедших в Риме, согласно с тягостной информацией, переданной его тестем, он решил скрыть свои эмоции и проявил самое холодное равнодушие.
— Кай!.. — взмолилась девушка с невыразимыми нотками в голосе, пока свет омывал её печальное лицо.
— Вы знаете меня? — спросил гордый патриций.
— Неужели ты не узнаёшь меня?
— Кто вы?
— Может, откроешь свои глаза?
— Я вас не знаю.
— Неужели я так изменилась? Ты не помнишь сестру твоей жены? — умоляюще спросила она.
— У моей жены, — заключил путешественник, пока двое его слуг смотрели на него в большом удивлении, — была сестра, но она умерла восемнадцать дней назад. По всей очевидности, вы ошибаетесь, поскольку я возвращаюсь из Рима, где присутствовал на её погребении.
Эти слова были произнесены с неописуемой холодностью.
Дочь Гельвидия Люция сквозь слёзы посмотрела в его глаза, и её преобразившееся лицо обрело отпечаток глубокой подавленности. Она поняла, что бесполезно лелеять надежду вернуться в лоно семьи. Для всех она навсегда умерла. Казалось, она ещё неистовее пробудилась к своей ужасной реальности, но чувствуя, что кто-то поддерживает её дух в этот момент потрясения, она воскликнула:
— Я понимаю!…
И с наибольшей холодностью, чтобы не выдать своих чувств перед слугами, муж Гельвидии ответил:
— Сударыня, если вы возьмёте деньги для ваших нужд, как извинение, я охотно дам их вам.
И пока гордый римлянин погружал свою руку в кошелёк, чтобы достать оттуда деньги, она благородно и с достоинством ответила ему:
— Кай, следуй своим путём с миром!.. Оставь деньги себе, потому что благословение Иисуса стоит более миллиона сестерций!…
Сбитый с толку, муж Гельвидии спрятал кошелёк, в раздражении обращаясь к своим слугам с такими словами:
— Погасите фонари и продолжим путь!
Видя потрясение обоих рабов, сильно впечатлённых этой сценой, он высокомерно добавил: — Чего вы ждёте, чтобы выполнить мой приказ? Не будем поддаваться дорожным впечатлениям. На дорогах в Анксур мне постоянно попадаются безумные подобного рода!
И словно внезапно проснувшись при более строгом приказе, Урбен и Лукреций подчинились требованиям хозяина, потушив свет, сиявший в темноте ночи, и через несколько мгновений трое всадников продолжили свой путь, как ни в чём не бывало.