Я ждал смерти, погружённый в молитвы, но в то время в Риме был один праведник, возрастом чуть моложе меня, отец которого был другом детства моего отца. Этот человек знал, что в моём характере много недостатков, но что я всегда лоялен. Его звали Кней Люций, и он лично встречался с Траяном, чтобы защитить мою свободу. Противостоя гневу Августейшего, он, не колеблясь, просил его о милости в отношении моего дела и смог сделать так, что Император изменил наказание и изгнал меня со двора с лишением всех привилегий, дарованных моему имени…
Старец сделал паузу, а девушка заплакала, охваченная волнением, при ссылке на её дедушку, воспоминание о котором наполняло её существо самыми живыми сожалениями.
— Освободившись, — продолжал старец из Минтурнов, — я пошёл к своим старинным спутникам, которые со мной пробовали из той же чаши во время преследований политического плана и уже делили со мной веру в Иисуса Христа… Изгнанные из Рима и униженные, мы уехали в Африку, где создали одинокий приют недалеко от Александрии, чтобы развивать изучение священных текстов и хранить духовные сокровища апостолов.
Покинув столицу Империи, я доверил мою единственную дочь супружеской паре друзей, чья материальная бедность не мешала их благородным чувствам. Снабдив на будущее моего ребёнка всеми средствами, которые у меня были, я уехал в Египет, полный новых идеалов, к свету новой веры! Благодаря строгим медитациям и суровым духовным упражнениям, я стал смиреннее, я смог позабыть о великих битвах и тягостных печалях моей судьбы!..
Отдыху духа в Иисусе облегчил все мои сожаления. Единственной связью, державшей меня на полуострове, была моя дочь, в то время ещё юная, которую я хотел бы видеть рядом с собой в Африке …
После двадцати лет в нашем сообществе в молитвах и обновительных медитациях я попросил нашего духовного руководителя о разрешении для приезда родственника в наш приют. Я говорил о родственнике, поскольку хотел убедить свою бедную Лесю сопровождать меня, переодевшись в мужское платье, принимая в расчёт учение Иисуса, что в мире существуют те, кто становится евнухом ради любви к Богу…
Устав сообщества не позволял присутствия женщин рядом с нами решением Ауфида Приски, почитаемого как руководителя, носил имя Епифан… Моим намерением было не пренебрегать законами нашего ордена, а вытащить своего ребёнка из окружения соблазнов тех времён упадка, где самые святые намерения уничтожались волками тщеславия и амбиций, которые рыщут по дорогам…
Я хотел сохранить её рядом с собой, в святой анонимности, пока мне не удалось бы изменить отношения Епифана к правилам ордена в том, что касалось особых обстоятельств моей жизни!..
Как только я получил нужное разрешение, чтобы вернуться на полуостров, я приехал сюда, вот уже два года как я живу здесь. Я пережил острые страдания, найдя свою Лесю в последние мгновения её жизни… Я не смогу описать тебе тех страданий, которые я вынес при разлуке со своей дорогой доченькой, после стольких лет надежд… Я похоронил её останки, а немногим позже и останки тех, кто были ей родителями, и кого также унесла чума, которая в то время бичевала всё население Минтурнов!..
Я заслуживал лишь тревоги и мучения на трудных путях существования перед лицом невыразимых преступлений, которые я совершал в молодости!..
Но у меня остаётся надежда на любовь Божьего Агнца, чьё милосердие пришло в этот мир, чтобы вытащить нас из унижений и грехов…
Приближаясь к своей могиле, я молю Господа, чтобы он не оставил меня… По ту сторону смерти, я чувствую, как сияет свет его учений в царстве милосердного мира! Конечно же, именно там ждут меня моя любимая дочь и мои незабываемые друзья. Цветущая земля Кампаньи скоро примет моё измученное тело; но за своими последними силами материальной жизни я надеюсь найти укрепляющую истину нашего бессмертия! Я охотно приму самое суровое осуждение своего преступного прошлого и, отказываясь от своих личных чувств, я полностью приму намерения Иисуса в его величественной милосердной справедливости!..
Старец из Минтурнов взволнованно говорил, глядя своими светлыми глазами на небо, словно он был перед пленарной звёздной ассамблеей, поддерживаемый спокойствием своей страстной и крепкой веры.
Но подойдя к концу своих тягостных речей, он заметил, что у Селии глаза полны слёз, она не могла говорить от переполнявших её чувств.
— Почему ты плачешь, дитя моё, — мягко спросил он, — тебя так тронула история старика?