Дочь Гельвидия оказалась перед большим и молчаливым зданием уже в сумерках, в восторге от вида его величия среди дикой растительности. Здесь она почувствовала особенный отдых для ума перед этим импозантным уединением, который, казалось, принимал все опечаленные сердца.
Она потянула за верёвку, державшую входное ограждение, и в этот же миг услышала звуки колоколов, чей странный шум словно пробуждал задремавшего гиганта.
Через несколько мгновений старые шарниры двери тяжко заскрипели, и на пороге появился мужчина, на котором была тёмно-серая туника, с мрачным и серьёзным лицом. Он обратился к печальной девушке, переодетой в молодого человека, с такими словами:
— Брат, что вы ищете в нашем приюте размышлений и молитв?
— Я прибыл из Минтурнов, у меня есть письмо от моего отца, адресованное господину Ауфиду Приске.
— Ауфиду Приске? — с любопытством спросил привратник.
— Он ведь ваш руководитель?
— Вы имеете в виду отца Епифана?
— Именно его.
— Послушайте-ка, — задумался любезный привратник, — не вы ли, случаем, сын Марина, того спутника, который два года назад ушёл отсюда, чтобы привезти вас в наш приют?
— Верно. Очень давно мой отец прибыл в порт Италии, где мы встретились, но постоянно больной, он не смог проводить меня, чтобы вернуться к уединению ваших молитв.
— Он умер? — в большом удивлении спросил собеседник.
— Да, он отдал Богу душу несколько дней назад.
— Да хранит его Бог под своей святой защитой!
Сказав это, он какое-то время размышлял, словно погружённый в страстные молитвы. Затем, с большой нежностью взглянув на скромного и печального молодого человека, воскликнул: — Теперь я знаю, откуда и кто вы, и приветствую вас от имени Господа Нашего Иисуса Христа!
— Да будет славен Учитель, — ответила дочь Гельвидия в своём простодушии.
— Простите меня, если я принял вас с большой осторожностью… Мы переживаем период тяжких преследований, и слуги Господа в своём изучении Евангелия должны первыми видеть, если волки придут в овчарню, переодетые в агнца.
— Понимаю…
— Не хочу вам докучать неподобающими вопросами, но вы собираетесь принять монастырскую жизнь?
— Да, — робко ответила девушка, — и, делая это, я подчиняюсь не только врождённому призванию, но и удовлетворяю одно из самых великих чаяний своего отца.
— Вам знакомы требования этого дома?
— Да, мой отец открыл мне их перед своей кончиной.
Брат-привратник окинул взглядом окрестности и, заметив, что они одни, тихо сказал: — Если вы несёте в эти места чистое и искреннее призвание, думаю, вам не составит трудностей уважать нашу самую строгую дисциплину; но я должен предупредить вас, что отец Епифан, руководитель этой организации, является наиболее жёстким и своевольным разумом, которые мне доводилось когда-либо знать. Этот приют является плодом опыта, инициированного вашим достойным отцом более двадцати лет назад. Сначала всё шло хорошо, но в последние годы старый Ауфид Приска сильно злоупотребляет своей властью, особенно со времени отъезда брата Марина в Италию. Отец Епифан стал деспотичным и почти жестоким. Постепенно он превращает этот приют Господа в казарму с военной дисциплиной, казарму, где он получил образование.
С глубоким удивлением слушала его внучка Кнея Люция.
По тому, что говорил привратник, её живой ум сразу же понял, что приют детей молитвы оказался также полон тяжёлых интриг.
Однако пока она размышляла над всем этим, брат Филипп продолжал:
— Представьте себе, что наш руководитель меняет порядок всех наставлений, создавая самые невероятные религиозные причуды. В противовес наставлениям Евангелия он заставляет нас звать его «отцом» или «учителем», то есть, именами, которые сам Иисус отказывался принять в своей божественной миссии. Кроме того, что он придумывал разного рода работы для сорока двух разочарованных человек, живущих здесь, он по-своему применяет уроки Иисуса. И так хорошо, что во имя блага нашего сообщества мы не можем ничего вскрыть на поверхности.
Противно видеть, что монастырь полон символов, напоминающих материальные церемонии жестоких богов. И мы ничего не можем сказать критичного, поскольку отец Епифан царствует над нами как король.
Девушка не успела ещё дать своё мнение, ввиду той лёгкости, с какой привратник выражался, как раздался шум приближавшихся твёрдых шагов, Филипп умолк, привычный к подобным сценам, и, изменившись в лице, сказал придушенным голосом: — Это он!..
Одетая в странное и бедное мужское платье, Селия не могла скрыть своего удивления.