— Брат Марин, — воскликнул начальник, обратившись к дочери Гельвидия, которая слушала его с большим удивлением, — значит, так-то ты выказываешь благодарность этому дому? Где же твои продвинутые идеи о Евангелии, которые не помешали тебе осуществить подобное подлое преступление? Приняв тебя в монастырь и доверив тебе рабочую миссию в этом приюте Господа, я вложил в твои усилия священное доверие отца. Но ты не остановился перед скандалом со своим именем, нанеся обиду этому учреждению, столь почитаемому нами!
Глядя на бедного ребёнка, которого держал на руках хозяин постоялого двора, не ответивший на его приветствие, дождавшись от Епифана паузы, девушка спросила:
— А в чём вы обвиняете меня?
— И ты ещё спрашиваешь? — воскликнул побагровевший Менений Туллий. — Моя несчастная девочка открыла твои подлые действия, не поколебавшись испачкать мой дом в грязи твоей похоти.
Ты ошибаешься, если думаешь, что мой дом примет преступный плод твоих необузданных страстей, потому что сей ничтожный ребёнок останется в этом доме, чтобы подлый отец решил его судьбу.
Произнеся эти слова вкупе с грубостями в адрес предполагаемого завоевателя его дочери, хозяин постоялого двора удалился, к великому удивлению Селии и Епифана, оставив бедного малыша здесь.
Девушка сразу же поняла, что духовный мир требовал нового доказательства её веры, и когда она спокойно подошла, чтобы взять малыша на руки, руководитель сообщества, охваченный гневом, предупредил её: — Брат Марин, сей Божий дом не может долее выносить твоего скандального присутствия.
Объяснись! Исповедуй мне все свои грехи, чтобы моя власть могла предпринять нужные и своевременные меры!…
Опечаленная Селия принялась размышлять и, выказывая ту же кристальную и неосязаемую веру, которая вела все трудолюбивые жертвы её судьбы, а затем смиренно сказала: — Отец Епифан, совершивший это деяние не достоин носить одежду, которая должна приближать нас к Божьему Агнцу! Я готов со смирением принять то наказание, которое ваша власть наложит на меня…
— Отлично, — отреагировал начальник с гордой строгостью, — ты должен немедленно покинуть монастырь, забрав с собой этого несчастного ребёнка!..
В этот момент, однако, к ним подошли почти все обитатели монастыря и с интересом следили за сценой. Они не могли поверить в виновность брата Марина, который находился здесь же, со всем своим смирением в свете своих спокойных и влажных глаз.
И чувствуя, что все спутники сочувствуют её положению, дочь Гельвидия с незабываемой интонацией в голосе, преклонив колени перед Епифаном, попросила:
— Отец мой, не изгоняйте меня из сообщества навсегда!.. Я не знаю здешних мест, окружающих нас! Я невежествен и болен! Не оставляйте меня, вспомните слова Божественного Учителя, который утверждал, что является помощью всех болящих и отчаявшихся в мире! Если моя душа не достойна оставаться в этом приюте Иисуса, дайте мне разрешение жить в покинутой всеми хижине в глубине сада. Обещаю вам работать с утра до вечера, ухаживать за землёй, чтобы забыть о своих ошибках… Отец Епифан, если вы не даруете мне этой милости, даруйте его этому покинутому малышу, для которого я буду жить изо всех сил моего сердца!..
Она обильно плакала, произнося эту тягостную молитву. В глубине души гордый Ауфид Приска, который желал применять Евангелие по-своему, хотел было отвергнуть эту просьбу, но в одного взгляда понял, что все спутники сообщества взволнованы и тронуты жалостью.
— Я не решаю этого самолично, — в раздражении вскричал он, — все члены монастыря должны будут считать твою просьбу странной и неподходящей.
Однако, как только проконсультировались спутники, к которым взывали молящие глаза девушки, произошло всеобщее движение в пользу дочери Гельвидия. Епифан не мог получить желаемый отказ и, обращая к своим благодетелям любящий взгляд благодарности, брат Марин покинул притвор, мужественно неся на руках малыша и направляясь к покинутой хижине в конце огромного монастырского сада.
На этот раз Селия не отправится в новое паломничество по трудным путям, и один лишь Бог мог свидетельствовать о её неизмеримых жертвах. С небывалыми трудностями она старалась адаптироваться с малышом ценой самых изнурительных работ в тягостном одиночестве своих тревог, когда несколько братьев монастыря протянули ей свои сочувственные руки.
С образом Сира в памяти она окружала малыша заботой, ожидая, что Иисус дарует ей силы для полного перенесения своих испытаний.