В рамках наших героев один из них стал глубокой тайной. Это была Клавдия Сабина. Со времени смерти Адриена она подверглась общественному изгнанию, вновь оказавшись в обезличенном плебсе, откуда она вынырнула, чтобы подняться к самым высоким сферам Империи.
Из своих приключений у неё осталось лишь состояние, которое позволяло ей жить, где она захочет, со всем комфортом, возможным для той эпохи. Но недовольная общим сокращением числа престижных друзей того времени, когда она пользовалась великим общественным влиянием, она приобрела небольшой домик в окрестностях Рима, в скромном предместье между Саларийской и Номентановой дорогами, где стала жить, погрузившись в свои жалкие воспоминания.
Однако, ходили слухи в отношении её новой деятельности, и некоторые из её былых знакомых говорили даже о том, что вдова Лолия Урбика начала приобщаться к христианским практикам в катакомбах, забыв о своём безумном и распутном прошлом.
В действительности, у Клавдии Сабины были первые контакты с религией Распятого, но она чувствовала, что её сердце слишком отравлено ненавистью, чтобы отождествлять себя с постулатами любви и смирения. Прошло десять лет, а она так и не сумела узнать реальный итог трагедии, которую она развязала. Она жила в чаяниях вновь завоевать любимого мужчину, даже если для этого ей придётся задействовать все преступные рычаги. Её планы провалились. Без былой поддержки, когда престиж её мужа позволял ей располагать толпой льстецов и слуг, она ничего не могла сделать, даже поговорить с Атерией, которая при поддержке Гельвидия удалилась в своё имение Беневенто, где жила со своими детьми, вооружившись самой великой осторожностью, необходимой для её собственной безопасности.
Клавдия Сабина находила определённый комфорт в своих угрызениях совести, уязвлявших её душу, но никогда не смогла бы, как ей казалось, примирить свою ненависть и непреклонную гордость с примером того распятого и скромного Иисуса, который предписывал смирение и любовь, как точки опоры любому счастью на земле.
Напрасно она слушала христианских проповедников на собраниях, в которых она с жадным любопытством участвовала. Теории терпимости и покаяния не находили отклика в её отравленном разуме. И, чувствуя себя покинутой наедине с тяжкими воспоминаниями своего преступного прошлого, былая плебейка считала себя листком, несомым по воле кружащихся ветров. Время от времени, однако, её охватывал страх смерти и неведомого мира иного. Она хотела бы иметь веру во что-либо, чтобы облегчить своё сердце, изнурённое страстями этого мира, но если, с одной стороны, существовали древние боги, которые не довольствовались её рассуждениями, то с другой стороны, был этот незапятнанный и святой Иисус, недоступный её страстным и печальным низким желаниям. Иногда горькие слёзы наполняли её тёмные глаза, но она знала, что это не слёзы очищения, что они шли от её непоправимого и глубокого отчаяния.
Неся глубоко в себе тяжкую лодку падших мечтаний, в сумерках своей жизни, Клавдия Сабина казалась потерпевшим кораблекрушение, уставшим бороться с волнами неспокойного моря, без надежды прибыть в порт, к великому отчаянию своей гордости и постыдной ненависти.
Год 145-й проходил спокойно, носитель всё тех же горьких воспоминаний, характерных для каждого из наших героев, когда кто-то ранним весенним утром постучал в двери Гельвидия со странной настойчивостью.
Это была Атерия, сильно похудевшая и ослабленная, которую Альба Люциния любезно и с симпатией провела в дом.
Старая служанка казалась крайне встревоженной и расстроенной, но ясно изложила свои мысли. Она попросила бывшую хозяйку пригласить своего отца и мужа, чтобы в их присутствии прояснить серьёзную тему.
Спутница Гельвидия подумала, что женщина желает поговорить наедине с ними на тему материального плана в отношении имения в Беневенто.