Перед такой настойчивостью она позвала бывшего, который после смерти Юлии проживал с ними, и пригласила также своего мужа ответить на просьбу Атерии, к которой они питали со времени драмы с Селией особое расположение и уважение.
К их великому удивлению, служанка попросила, чтобы её приняли в комнате, предназначенной для свободного обсуждения тем.
Фабий и Гельвидий посчитали её сумасшедшей, но хозяйка дома пригласила их сопроводить её, чтобы удовлетворить, по их мнению, простой каприз посетительницы.
Собрав людей в грациозной небольшой комнате рядом с таблинумом, Атерия нервно заговорила, сильно побледнев лицом:
— Я пришла сюда для тягостной и ужасной исповеди, и не знаю, как начать изложение своих прошлых преступлений!.. Сегодня я христианка, и перед Иисусом должна просветить тех, кто в прошлом наградил меня искренним и преданным уважением…
— Значит, — сказал Гельвидий, посчитав, что она под влиянием ментального расстройства, — сегодня ты христианка?
— Да, мой хозяин, — ответила она с блестящими таинственными глазами, словно охваченная крайней решимостью, — я христианка милостью Агнца Божьего, который пришёл в этот мир искупить грешников… До сегодняшнего дня я бы предпочла скорее умереть, чем открыть вам свои тяжкие тайны. Я предвидела спуск в могилу в ужасном молчании о своём преступном прошлом, но вот уже год как я помогаю в проповедях одному праведному человеку, которые от границ с Беневенто объявляют о царстве небесном с Иисусом Христом, которое ведёт грешников к исправлению их ошибок. С тех пор, как я услышала обещание Евангелия Господа, я чувствую, как моё неблагодарное сердце склоняется под тяжестью великих угрызений совести. К тому же, Иисус учит, что никто не сможет прийти к Нему, не неся свой собственный крест, чтобы следовать за Ним… Мой крест — это мой грех… Я колебалась в приходе сюда, опасаясь последствий своих откровений, но предпочла противостоять любых последствиям своих преступлений, поскольку только так я буду иметь покой сознания, необходимый для работы страдания, которая должна обновить мою душу. После моей исповеди убейте меня, если хотите!
Отдайте меня в жертву! Прикажите смерти прийти за мной!.. Это облегчит в какой-то степени моё гнусное сознание!… С небес любимый Иисус, который обещал свою святую помощь всем практикующим истину, примет к сведению моё раскаяние и смягчит моё наказание, даровав своим милосердием средства для искупления!…
И тогда, перед замешательством всех троих, Атерия начала рассказывать о зловещей драме её жизни. Она рассказала о своих первых встречах с Клавдией Сабиной, об их интригах, об особенной жизни Лолия Урбика, о роковом плане замарать образ Альбы Люцинии в глазах семьи и римского общества; об участии Плотины и эпилоге трагического плана, который закончился жертвой Селии, воспоминание о которой перехватывало её голос обильными слезами, когда она вспоминала о её доброте, простодушии, жертве… Рассказ был долог и мучителен… В течение более двух часов она держала внимание Фабьена Корнелия и его близких, которые ошеломлённо слушали её.
Альба Люциния, слышавшая и размышлявшая над подробностями её исповеди, почувствовала, как кровь стынет в её жилах, охваченная крайним ужасом. У Гельвидия теснило грудь, он задыхался, напрасно пытаясь произнести хоть слово. Только инспектор в своей ужасной и гордой несгибаемости оставался решительным, хоть и он испытывал внутренний ужас, который проявлялся в выражении его лица.
— Несчастная! — с большим усилием пробормотал Фабий Корнелий, — куда ты завела нас своими презренными ничтожными амбициями!.. Преступница! Проклятая колдунья, как ты не побоялась тяжести наших рук?
Его голос, однако, казался приглушённым теми же эмоциями, которые удушали его детей.
— Я отомщу за всех!… — приглушённым голосом вскричал старый инспектор.
В этот миг Атерия стала на колени и пробормотала:
— Делайте со мной, что хотите! После исповеди смерть будет для меня мягким облегчением!..
— И ты умрёшь, подлая сущность, — сказал инспектор, вытаскивая кинжал, засверкавший на солнце, светившее сквозь высокое и узкое окно.
Но в момент, когда его правая рука готова была уже ударить, Альба Люциния, словно под влиянием какой-то таинственной силы, сдержала отцовскую руку, воскликнув:
— Назад, отец! Пусть навсегда прекратится трагедия наших судеб!… К чему ещё одно преступление?
Фабий Корнелий в изумлении уступил, и лицо несчастной женщины стало мраморно-бледным, и она опрокинулась навзничь, упав на ковёр, под скорбным взглядом мужа, который поспешил помочь ей.