Настал 1904-й год. Печальный год! Он был началом крушения и гибели России! Трудно поверить, но это правда: при Высочайшем Дворе на январь было назначено три больших бала: 12-го, 19-го и 26-го числа. На втором придворном балу, 19 января, я был по служебной обязанности как командир экипажа.
В морозную январскую ночь 19-го весь Зимний дворец сиял миллионами электрических огней. Скользя по зеркальному паркету великолепных зал дворца, двигалась и жужжала трехтысячная толпа нарядных, богато разодетых дам, со шлейфами и голыми плечами; статс-дамы, украшенные орденом Св. Екатерины, фрейлины с брильянтовыми шифрами в красных бархатных придворных «робах»; кавалеры в парадных мундирах: чины двора, дипломатический корпус, министры, сенат, петербургская гвардия и флот. В Николаевском зале на эстраде расположен оркестр Придворной капеллы в красных мундирах. К 9 часам все стараются протиснуться к дверям внутренних покоев, откуда сейчас выйдет Государь и вся царская фамилия попарно и под звуки полонеза откроет бал. В этот вечер Царь был в белом кавалергардском мундире и шел с В. К. Марией Павловной, а Императрица Александра Федоровна с В. К. Владимиром Алексеевичем, затем по старшинству следовали парами: В. К. генерал-адмирал Алексей Алексеевич с
В. К. Ксенией Александровной и прочие великие князья и княгини.
Второй тур полонеза кавалеры менялись: Императрица шла с французским послом, а третий — с германским. После полонеза начались легкие танцы — вальсы, в которых царская фамилия участия не принимала. В это время в других залах были установлены столы, сервированные тортами, конфетами, фруктами и шампанским, возле которых толпились тысячи гостей, не принимавших участия в танцах, тут же подавался чай и прохладительные напитки.
Около 10 ч вечера, незадолго до ужина, в одной из зал я стоял в кружке нескольких морских офицеров; адмиралов Чухнина, Паренаго, Бирилева, Рожественского и др. Говорили о предстоящей войне: кто-то передавал слух о том, что адмирала Чухнина предполагают командировать во Владивосток начальником Тихоокеанской эскадры. Недалеко от нас стоял японский посланник, окруженный своими чиновниками, и вполголоса о чем-то они шептались; спустя несколько минут к ним подошел японский младший чиновник и подал посланнику телеграмму. По прочтении все они вместе двинулись медленно к выходу и ушли из дворца, не дожидаясь ужина. Оказалось, что в эту ночь японский посланник получил ноту о разрыве дипломатических сношений с Россией, послал ее сейчас же нашему министру иностранных дел, а сам со всею миссией уехал ночью через Финляндию в Швецию. А во дворце бал был в полном разгаре — все сели ужинать… Государь обходил столы и беседовал любезно с гостями. Никто не заметил отсутствия японцев. Они в этот час уже были на Финляндском вокзале.
Утром слух о разрыве дипломатических сношений с Японией быстро разнесся по всей столице. Все волновались: по улицам сновали курьеры, в министерских канцеляриях текущая работа валилась из рук, чиновники, сбитые с толку, делились между собой тревожными слухами. Военный министр и граф Ламсдорф поскакали с докладами в Царское Село. Но там еще надеялись, что войны не будет, что вчерашняя нота о разрыве сношений есть только угроза Японии; однако, какая дерзость! с целью вынудить ответ на предложение ее о разделе влияний. Но третий придворный бал, назначенный на 26 января, догадались, однако, отменить. Но у нас в Кронштадте никаких сомнений не было, и мы считали себя в войне с Японией. Ходили уже слухи: кто будет назначен в Порт-Артур, а кто во Владивосток. Каждый думал о том, какую роль он сыграет в предстоящей войне. Говорили о Макарове, о Скрыдлове, о Чухнине. В Кронштадтском штабе составлялись списки командиров и офицеров для пополнения комплекта на судах, зимующих в «вооруженном резерве» в Артуре и Владивостоке. Молодежь волновалась, забегая в штаб, опасаясь, чтобы не пропустили — не остаться бы в Кронштадте.