На остальных судах с утра до вечера подготовлялись наводчики, стреляя пулями из стволов Готчкиса, вставленных в каналы больших орудий. Целью были деревянные модели корабля, буксируемые полным ходом мимо в расстоянии 4–5 каб. Каждый наводчик делал по несколько сот выстрелов, чтобы сделаться хорошим стрелком. Неудачники заменялись другими. В два месяца получился новый комплект хороших стрелков, и комиссия получила таблицы стрельбы до 100 каб. расстоянием. В июне можно было приступить к одиночной стрельбе на ходу. Но, чтобы развлечь команду, я зашел в Севастополь и оттуда со всей эскадрой пошел гулять по портам Черного моря, производя на переходах эволюции, а иногда и двухсторонние маневры, задавая отряду миноносцев тактические задачи (напасть, например, на меня ночью или отыскать в море эскадру, вышедшую по неизвестному курсу). На языке черноморцев это называлось «кругосветным плаванием».
Мы зашли в Феодосию, Новороссийск, Туапсе, Сочи, Гагры, Сухум и Батум, а миноносный отряд, сверх того, посетил и все малые бухты: Керчь, Анапу, Геленджик, Новый Афон, Поти. В портах команда спускалась на берег, и на судах эскадры политика забылась. Из Батума я зашел в Синоп, так как хотелось посмотреть тот исторический рейд, где в 1853 году Нахимов разбил турецкий флот, из-за чего разгорелась крымская война. Турецкий генерал принял меня в своем канаке с почетным караулом, угощая черным кофе и сластями. Я его принял с таким же почетом и салютом по чину. От шампанского вначале он отказался, но когда его адъютант был уведен в кают-компанию (под каким-то предлогом), он с удовольствием осушил даже два бокала. Команда была здесь уволена на берег, турецкие солдаты угощали ее фруктами, вернулась на суда в совершенном порядке.
Из Синопа я зашел в бухту Ираклия на Анатолийском берегу, недалеко от входа в Босфор. Сама бухта ничем не замечательна, но в 15 милях отсюда, на самом берегу моря, имеются копи, снабжающие турецкий флот углем. Ввиду стратегического значения этой угольной станции я послал туда миноносный отряд ознакомиться с этим местом под предлогом пополнить уголь, хотя в угле надобности не было. В Ираклии я сделал визит генерал-губернатору прибрежной области. Это важный сановник с европейским образованием, хорошо говоривший по-французски. Он принимал меня торжественно в присутствии своего штаба и угощал кофе. Я пригласил его со штабом к обеду, за которым были тосты за Султана и Царя. Вместо шампанского ему наливался в бокал лимонад, но чины его штаба (два полковника и драгоман) пили вино исправно. Утром он прислал мне в подарок художественной работы смирнский ковер.
Затем мы прошли вплотную мимо входа в Босфор, с интересом осмотрели эту заветную мечту Черноморского флота и, пройдя еще десяток миль, вошли в ближайшую бухту к северу от Босфора. Она имеет тоже важное стратегическое значение как место для высадки русского десанта, на случай форсирования Босфора во время войны. На берег я никого не спускал, так как эта бухта Турцией объявлена запрещенною для съезда иностранцев, 16 июля я вернулся в Севастополь за углем и щитами для стрельбы, но главный командир меня не пустил уйти опять в Тендру или в Феодосию для продолжения программы стрельб. Он получил «агентурные» доносы от «охранки» о каких-то готовящихся бунтах в береговых командах и в порту и предложил мне остаться в Севастополе и отсюда выходить на стрельбы в море. Хотя в Севастополе стоял безвыходно целый учебный отряд под флагом контр-адмирала барона Нолькена из трех броненосцев, но командам этого отряда не доверял сам начальник его. Он все еще помнил на этом рейде шмидтовский бунт и будто имел своих «собственных агентов», пугавших его своими доносами. Ожидание бунтов имело, впрочем, некоторое основание, так как в то лето была распущена 2-я сессия Государственной Думы.
До осени я выходил с эскадрой в море на стрельбы и эволюции и к вечеру возвращался на рейд. Но по временам случалось, гоняясь за лайбой, уйти далеко в море, тогда я ночевал на Каче или в Евпатории. В октябре к концу кампании мои командиры спелись и лихо управлялись на полном ходу во время эволюций. Я мог с уверенностью влетать полным ходом на Севастопольский рейд, несмотря на узкий вход (устроенный Главным командиром) между двумя бочками (ворота между бочками имели ширину лишь 200 футов, в обе стороны от них до берегов бухты были растянуты сети Буливана), держась на расстоянии 2 каб. между судами. Стрельбы на ходу в то время достигли хороших результатов. Начинались они с 90 каб. по идущей под парусами лайбе; ближе 45 каб. я не подходил с эскадрой. Бой кончался обыкновенно через 15–17 минут (после первой пристрелки), и лайба была пробита в 7–8 местах, кроме паруса. Если она не была совершенно разрушена, то ее, притащив на рейд, старались починить и вновь расстреливать. В противном случае ее таранил какой-нибудь корабль, и обломки подбирались.