После артиллерийского учения Мария Федоровна сама произвела выстрел миною Уайтхеда, нажав на мостике кнопку. Мина прошла совершенно правильно и, пройдя 200 саженей, всплыла, выскочив наверх возле стоявшей на якоре чухонской лайбы. Чухны всполошились, начали сниматься с якоря, чтоб уйти подальше от столь опасного места, но их успокоила наша шлюпка, пришедшая за миной, и привела ее к борту. После этого Государь, бросив взгляд на наш стройный рангоут, приказал «поставить все паруса». Я вышел на мостик и привычным морским тембром «запел» на весь рейд. Матросы лихо взбежали на марсы и, разойдясь по реям, стройно исполнили этот маневр; в 3 минуты паруса были поставлены. Затем, после короткого отдыха, паруса также чисто и лихо были убраны и закреплены. Я был в голосе и со спокойным сознанием чувствовал, что оба эти маневра произвели хорошее впечатление на Государя и окружавших его лиц, следивших внимательно за быстрыми и ловкими акробатическими фокусами матросов на всех трех мачтах.
Уезжая с фрегата, Г осударь, попрощавшись с командою и офицерами, подошел ко мне и, подав руку, сказал: «Благодарю вас за фрегат и за всё». Ему от Наследника было известно о фрегатских «драмах» и о безобразном виде, в котором содержался фрегат до моего приезда. Когда катер отвалил, я послал людей по реям кричать «ура», и в это же время был произведен салют в 31 выстрел (помня инцидент с салютом на «Наезднике», я предупредил комендоров, чтобы у салютных орудий пробки были вовсе убраны подальше, а во время учения снарядов совсем не вкладывать). Когда яхта «Царевна» уходила с рейда в Петергоф, на ней был сигнал «Государь Император изъявляет свою особенную благодарность».
Наш командир провел около 20 лет на Дальнем Востоке и, не бывши никогда раньше на высочайших смотрах, был очень доволен исходом смотра и выразил мне свою признательность. На самом деле он очень плохо знал внутренние помещения фрегата и редко присутствовал на учениях, так как за все время плавания он на якорных стоянках сидел у жены на берегу, а на ходу по долгу службы бывал на мостике, когда парусных и других учений не бывало. В этот день вечером я с полным правом уехал на дачу к жене в Ораниенбаум и вернулся на фрегат только на следующий день.
Спустя несколько дней, около 25 августа, в Биоркэ были морские маневры и Высочайший смотр всему Балтийскому флоту. Фрегат участвовал в смотре, а затем, вернувшись в Кронштадт, мы получили приказ ожидать экзаменационную комиссию для всестороннего испытания фрегата в смысле боевой готовности и судового порядка. Председатель комиссии адмирал В. П. Мессер получил от Главного Морского Штаба инструкцию производить смотры с особенной строгостью, ввиду хаоса и беспорядков, бывших на фрегате в 1890 году в Средиземном море, о чем морскому начальству было хорошо известно.
Адмирал Мессер увел нас в Биоркэ и продержал там целую неделю; ежедневно фрегат снимался с якоря и, выходя в море, производил всевозможные маневры, стрельбу из орудий, минные учения, парусные и водяные тревоги, испытания механизмов на полном ходу, маневрирование под парусами, причем мичманов заставляли командовать авралами и т. п. По ночам на якоре производились внезапные ночные тревоги со стрельбою в щит, отражение атаки миноносок, освещаемых судовыми прожекторами, и проч. и проч. Словом, фрегат был испытан по всем статьям боевой готовности и правильности судовых расписаний. Адмирал Мессер дал отзыв о блестящем состоянии фрегата, о чем он лично объявил командиру и мне. Вскоре был объявлен приказ по Морскому ведомству: «Высочайшая благодарность за отличное состояние фрегата и двухмесячный отпуск офицерам с сохранением содержания», причем командиру было предложено представить офицеров к наградам (орденам), которые обыкновенно объявлялись Высочайшим приказом в день Нового года. Впоследствии оказалось, что ордена получили: сам командир, его любимец — ревизор и несколько младших офицеров, не игравших заметной роли в корабельной службе.