29 мая я ушел в Гензан. На русских картах он назван портом «Лазарев». Это огромный рейд с глубиною, достаточною для больших судов, вполне защищен с моря островами «Нахимов», «Корнилов» и «Купреянов». Между двумя последними до сих пор лежало разломанное днище корвета «Витязь», разбившегося здесь в 1895 году в тумане под командою капитана 1 ранга Зорина. В южной части бухты расположен глухой корейский городок Гензан; но, благодаря предприимчивости нескольких японских торговцев, мы могли получать все необходимое для команды и кают-компании: свежую провизию, мясо, зелень и хлеб. Европейцев всего было трое: м-р Ойсен — датчанин, здешний старожил, женатый на китаянке, на службе в корейской таможне. Один русский — агент пароходства «Старцев» и француз-миссионер Pere Brete.
Местечко вообще не из веселых: ни отелей, ни ресторанов, а о театре нечего и думать. Прийдя туда, я начал парусные рейсы в Японском море. Тут приходилось, в зависимости от ветра, ходить всякими галсами; делать повороты, на ночь брать рифы и проч. Обучались принимать шквалы, спускаясь на фордевинд, и наоборот — в крутой бейдевинд, приходилось и штилевать, болтаясь на месте под хлопающими парусами. Иногда задувал непродолжительный штормик, очевидно, это часть рассеянного тайфуна, дувшего в южном Китайском море. По воскресеньям мы возвращались на рейд. Команда свозилась гулять на берег, а мы, офицеры, пригласив с берега европейцев, отправлялись с ними прогулкою в лес к развалинам могилы какой-то древней корейской королевы.
После вся компания приглашалась на клипер к обеду, а иногда и наоборот — мы все обедали у мистера Ойсена. Pere Brete и русский хозяйства не держали. Личность французского миссионера заслуживает внимания. Это был молодой еще человек лет 35, типичный провансалец, крепкого телосложения, смуглый брюнет с окладистой черной бородой, живой, интересный и остроумный рассказчик. Всесторонне образованный, он знал, кроме своего родного, итальянский и английский языки, а также китайский и корейский, на последнем он вел в Корее пропаганду, удаляясь на многие месяцы в глубь страны и проповедуя там Евангелие. Изучив хорошо новое отечество (по регламенту французского Общества Миссионеров Дальнего Востока, проповедник, уезжавший в дикие страны, должен навсегда покинуть свою родину и вполне ассимилироваться в своем отечестве), он посылал корреспонденции и статьи в миссионерские журналы в Европу.
Таких одиночек-проповедников рассыпано несколько десятков человек по самым диким странам Восточной Азии. В качестве контроля и духовной опеки над ними — Миссионерская Консистория в Шанхае с епископом во главе. Pere Brete — это убежденный миссионер, глубоко преданный своему делу, рассказывал нам много интересных случаев из своих странствований по глухим и диким местам Азии, где он неоднократно подвергался опасности быть закиданным каменьями из-за ненависти китайцев к «белым дьяволам». Эти эпизоды наш добродушный собеседник рассказывал с таким забавным юмором, как если бы рассказ касался шуточного случая.
Pere Brete жил в домике при капелле и питался скромными подношениями крещеных корейцев-прихожан. Мы его часто приглашали на клипер к обеду и снабжали его сухой провизией, консервами и вином.
Второй наш частый гость — датчанин мистер Ой-сен, очень светлый блондин, шведского типа с наружностью английского джентльмена, очень корректный, вежливый и гостеприимный человек, жил на морском берегу; его собственный дом, обставленный с полным английским комфортом, имел вид коттеджа с круговой верандой, при нем был сад и виноградник. Женатый на китаянке, имел от нее двух детей: девочку (13 лет), светлую, очень хорошенькую блондинку с голубыми глазами и нежным цветом лица, и мальчика (10 лет), который, наоборот, был кофейного цвета мулат, с черными воловьими глазами и густой щетиной черных волос; у девочки голос был нежный дискант, мальчик говорил гортанным басом. Дети между собой и матерью говорили по-китайски, а с отцом по-датски и по-английски. В наших прогулках к гробнице королевы дети всегда принимали участие, они ехали верхом, девочка на муле, а мальчик на пони. Жена Ойсена к нам не выходила; во время его званых обедов она распоряжалась за стеною, но в столовую показываться стеснялась.
Третий европеец был русский, как уроженец Сибири мог, впрочем, и не числиться европейцем. Он был роста среднего, глаза имел серые, нос обыкновенный, лицо чистое, особых примет не имел, впрочем, бал грамотен и водку пил умеренно. Других качеств за ним не числилось, и потому сказать о нем нечего.