Будучи сам практически итальянцем, Джейми каждый раз использовал это презрительное, просторечное выражение, называя их «итальяшками». Внезапно мне стало отчетливо видно, какой он несимпатичный. Похоже, это лишь подчеркивало абсурдность нашей встречи на кладбище. Величественные каменные плиты, голубое небо, кипарисы, домик привратника с терракотовой крышей — все это должно служить фоном для какого-нибудь высокого, красивого, романтичного и благородного человека. Именно таким и обещал вырасти Джейми, когда я видела его последний раз, в пятилетнем возрасте. Но судьба приготовила для него ужасные события, которые непременно должны были произойти — они толпились у порога, собравшись там еще до его рождения.
— До шести лет я ничего не помню, — сказал Джейми. — Самые ранние воспоминания относятся к лету, когда мне было шесть и от меня не отходили две женщины, которые мне не нравились.
— Миссис Кинг и няня.
— Наверное. Иногда появлялся Пирмейн и смотрел на меня взглядом, каким смотрят на собаку, которую поместили в карантин.
Я хотела произнести имя Веры, но боялась. Представив маленького мальчика — такого разговорчивого, живого, милого маленького мальчика, которым он был, — запертого в Гудни-холле с двумя наемными опекунами, я почему-то расстроилась. В конце концов, это было много лет назад, в давно забытом прошлом. Напуганная и удрученная, я хотела сказать, что скучаю по его матери, хотела выразить сочувствие, но не могла — и не только из-за нахлынувших чувств. Меня остановили не эмоции, а сомнение — я не знала, как выразить свою жалость, какие слова произнести. Джейми пришел мне на помощь.
— Может, выпьем где-нибудь кофе?
Я покачала головой. Одна из немногих вещей, которые мне не нравятся в Италии, — это кофе. Капучино мне не подходит, потому что я не пью молока. От эспрессо я бы не отказалась, если бы его можно было заказать полпинты, а не чайную ложку.
Джейми сказал:
— В следующий ваш приезд я вам что-нибудь приготовлю.
Я поняла, что мне оказана честь. В этой стране «высокой кухни» он, будучи англичанином, добился известности как повар и как эксперт в области кулинарии. В этот момент мне вспомнилась Вера и ее превосходное владение единственным разделом кулинарного искусства, в котором сильны английские женщины, — выпечкой. Я видела, как она смазывает маслом и переворачивает слоеное тесто на столешнице из серого в прожилках мрамора, видела в ее руках мраморную скалку с деревянными ручками, вновь почувствовала во рту вкус ее ватрушек с лимонным кремом, викторианских бисквитов и других сладостей, которые выкладывались к чаю.
Джейми поразил меня.
— Моя мать хорошо готовила, — сказал он.
Испытанное мною чувство было похоже на то, что мы ощущаем в присутствии человека, проблемы с психикой которого всем известны, но который ведет себя и говорит настолько рационально, что мы забываем о психозе или шизофрении, пока нам вдруг не напоминает об этом его замечание, приходящее из мира по ту сторону разума, где обитают только сумасшедшие. Я ни в коем случае не ставлю под сомнение здравый ум Джейми — он абсолютно нормален. Скорее его слова открыли дверь в мир невероятного, и первая реакция любого человека — сильный испуг, который затем сменяется жалостью к тем, кто утешается иллюзиями.
Он снова поднял на меня глаза, похожие на глаза медведя. Потом вскочил и быстрым движением смахнул что-то невидимое с плеча.
— Пойдемте, — сказал он. — Я покажу вам могилы. Тут Айза Благден[10] и миссис Холман Хант.[11]
После этого мы с ним долго шли назад по Борго Пинти. Именно тогда Джейми рассказал мне о Фрэнсисе и о картинах и попросил проверить, на месте ли названия, которые дал им Фрэнсис. Мы снова пожали друг другу руки, собираясь расстаться, и он, впервые за все время смутившись, сказал мне:
11
Жена английского живописца Уильяма Холмана Ханта, одного из основателей Братства прерафаэлитов.