– Чем ты будешь заниматься? – спрашивала Екатерина Абелевна, которую этот вопрос волновал гораздо больше, чем саму Аннушку. – Поступай в институт культуры, на заочное отделение. Потихоньку выучишься.
Аня так и сделала. Времени у нее было, хоть отбавляй. Она поливала цветы, печатала начальнику бумаги, а между делом выполняла контрольные, писала рефераты, курсовые и прочие институтские работы. Когда она принесла домой диплом, они с бабушкой устроили праздник на двоих, с тортом, апельсинами и шампанским.
Ее родители так и не вернулись в Санкт-Петербург, – осели на родине отца, в Мурманске. Оттуда приходили редкие письма, в основном по праздникам и в день рождения Ани. Когда у Стаси, Аниной мамы, родился второй ребенок, – мальчик, – родители попытались забрать дочку к себе. Она подросла, окрепла, стала очень самостоятельной и рассудительной. Увидев маленького братика, Аня пристально на него уставилась.
– Ты что так смотришь? – спросила мама, которой стало не по себе.
Дочка пожала худенькими плечиками, ничего не ответила. Она словно воды в рот набрала.
Братик родился хиленьким, постоянно болел, мерз и до полутора лет не держал головку. Мама примеряла на него старые вещи, из которых Аня выросла, и сокрушенно качала головой, – все оказывалось непомерно велико. Выбрав из ящика пальтишко пятилетней давности, она вздохнула:
– Когда Максимка до него дорастет?
– Никогда! – глядя огромными, яркими, как две спелые сливы, глазами, твердо произнесла Аня. – Ты, мама, не волнуйся, ему скоро ничего не понадобится.
У Стаси перехватило горло. Она побледнела и только смотрела на дочь, не в силах произнести ни слова. Аня ее пугала. Стыдно признаться, но Стася старалась избегать разговоров с ней, и даже гулять на занесенный снегом пустынный двор выпускала одну. Не хотелось отвечать на недетские вопросы, выслушивать странные рассуждения, которые неизменно ставили ее, образованного и неглупого человека, в тупик. Аня совершенно не нуждалась ни в чьем покровительстве, а заботу о себе принимала, как что-то, необходимое скорее взрослым, чем ей.
Супруг Стаси служил на подводных лодках, неторопливо поднимался по служебной лестнице и почти все время проводил в походах, которые продолжались от нескольких месяцев до полугода, дома бывал редко и ни во что не вмешивался. Его внимание полностью поглощал Военно-морской флот. На берегу жизнь была сплошным ожиданием, слухами, сводками погоды, встречами и проводами. Работы для жен моряков никакой не было, и они без конца ходили друг к другу в гости с одной-единственной целью, – перемыть кости тем, кто в данный момент отсутствует. В следующий раз они менялись ролями, – вот и все развлечение.
Аниной маме в этом смысле повезло больше: Екатерина Абелевна научила ее шить. Этот навык оказался куда полезнее, чем диплом математического факультета, который пылился в шкафу, так ни разу и не востребованный. Стася обшивала всю базу, и не имела проблем ни с деньгами, ни с тем, куда девать свободное время. Она пыталась привить Ане любовь к кройке и шитью, но тщетно. Девочка равнодушно смотрела, слушала, зевала и…уходила к себе в комнату. Она могла часами сидеть у окна, глядя на синие, блестящие от мороза сопки, на унылую, белую береговую линию, сливающуюся с горизонтом, – и это ей не надоедало!
Максимка не очень докучал им обоим, – он оказался слишком слаб, чтобы кричать, требовать к себе внимания или баловаться. Почти все время мальчик спал или лежал, глядя в потолок. Аппетит у него был плохой, движения вялые и заторможенные. Но постепенно ребенок окреп, стал больше кушать, двигаться и даже попискивать. В два года он кое-как начал ковылять по комнате. Еще через полгода вернувшийся из плаванья отец не узнал мальчика. Максим поправился, повеселел и превратился в нормального, подвижного ребенка. Стася не могла нарадоваться таким переменам и втайне торжествовала, поглядывая на Аню. Не сбылось, дескать, твое «пророчество»!
Отец ушел в очередное плавание, на берег обрушился снежный буран, а Максимка слег с воспалением легких, которое унесло его в две недели. Не помог ни медицинский вертолет с врачами, ни больница на материке, ни слезы и мольбы Стаси, истерически взывающей к Богу, в существование которого она никогда не верила.
После этого Екатерина Абелевна получила страшную телеграмму и приехала за Аней.
– Я не могу на нее смотреть! – рыдала Стася у матери на груди. – Увези ее отсюда! Она разрушила мою жизнь!
– Что ты, дочка! Разве можно так? При чем тут девочка? Это горе в тебе говорит!
– Не знаю… Мне все равно! Забирай ее, пусть с тобой живет! Деньги я буду посылать, но видеть ее больше не хочу!
Екатерина Абелевна спорить не стала и на следующий день уехала вместе с Аней. Так они и жили в петербургской квартире вдвоем. Родители деньги посылали, но приезжали редко, а потом и вовсе перестали. На последний школьный звонок Аню наряжала бабушка, и первую зарплату, которую внучка получила в отделе культуры, они обмывали вдвоем.
Учеба в институте прошла незаметно, так же, как и школьные годы. Аня превратилась в Анну Наумовну и оставила секретарский стол вместе с изрядно надоевшей ей печатной машинкой. Теперь, благодаря диплому, ее повысили в должности, но зарплата существенно не прибавилась. Это молодую женщину не беспокоило. Главное – у нее было много свободного времени. Анна Наумовна любила думать. Собственные мысли интересовали ее гораздо больше, чем окружающая действительность. Там было столько всякого…что не каждому расскажешь. Впрочем, она с детства получила опыт, – молчание о том, что приходит в голову, спасает от многих неприятностей. Людям почему-то не нравилось с ней разговаривать. Они сначала недоумевали, потом злились, а потом пугались. И Аня решила помалкивать или отделываться общими фразами.
Близких подруг у нее не было по той же самой причине. Сплетничать Аня не любила, гулять с мальчиками, глупо хихикать и строить им глазки казалось ей бессмысленным времяпрепровождением. Ей нравилось читать и слушать старинную музыку, под которую так хорошо мечталось… Думала ли она о мужчинах? Конечно, думала. Но тоже как-то странно. Те, которых она знала, – с которыми сталкивала ее жизнь, – оказывались откровенно недалекими. А другие, видимо, ей пока не попадались.
– Не вдохновляет! – отвечала Аня, когда бабушка, моргая большими глазами за стеклами очков, советовала ей «присмотреться» к очередному кавалеру.
За Анной Наумовной время от времени кто-нибудь ухаживал. То разведенный сосед, то руководитель народного хора, то солист художественной самодеятельности, то кто-то из коллег. Она относилась к подобным проявлениям внимания со стороны сильного пола шутя. Подарки и комплименты охотно принимала, могла сходить с жаждущим ее общества мужчиной в гости, на выставку или на прогулку, а все остальное…непринужденно отвергала. Причем делала это так тонко, искренне, с таким великолепным юмором, что претенденты на руку и сердце даже не могли на нее обидеться!
Была ли Анна Наумовна озабочена своей внешностью? Трудно сказать. Она достигла тридцати лет и перестала стариться. Именно так! Среднего роста, с чуть полноватой фигурой, ровными ногами и красивой осанкой, она выглядела довольно привлекательно. Волосы у нее были неопределенного русо-пепельного цвета, глаза большие, губы пухлые и красиво очерченные, кисти рук изящные. Все это складывалось в милый и утонченный образ, который скрывал под собою вулкан самых невероятных чувств и желаний.
У Аннушки были две слабости – еда и одежда. Она обожала все вкусненькое: тропические фрукты, копченую рыбку, икорку, балычок, колбаску салями, маринованные грибочки, орешки, шоколад, тортики и пирожные. Из напитков она предпочитала дорогие коньяки, шампанское и хорошие сухие вина.