Да ведь и нынче — как наглядно иной раз различаются девицы из буржуазной семьи и девушки-субретки! Вот в очередь ведут программу «Спокойной ночи, малыши!» Анна Михалкова и Оксана Федорова. Можно ли представить себе двух более различных по умонастроению и укладу дам, нежели тетя Аня и тетя Оксана?
Тетя Аня — представительница большой и знаменитой семьи Михалковых-Кончаловских, семьи, давшей начало новому российскому барству. Анна Михалкова тяжеловата, но, безусловно, хороша — такого рода женщины вызывают интерес и почтительное любование именно потому, что на них лежит печать богатой, добродетельной жизни. Тут опять же что-то от Эриа, от его идеи французской буржуазности: девушки из хорошей семьи не должны быть вызывающе хороши, это излишество. Красота — оружие бедных.
А вот худая «здоровой худобой породистой гончей», псковская красотка Оксана Федорова, победительница конкурса «Мисс Вселенная», как раз сияет бедной, беззаконной прелестью. Той самой, при встрече с которой наша Анна по всем мыслимым моралистическим канонам должна была бы подобрать юбки, чтобы случайно не коснуться парии.
Какое утешение, какая защита брезжит в этой концепции урожденной буржуазности! Но — время прошло. «Мясо — еда бедных», — как сказала мне однажды новообращенная буржуазка. Подумала, и добавила: «И вообще еда — она для бедных». Дама имела ввиду, что у богатых есть значительно более тонкие удовольствия. Вместе с настроением времени поменялся и общепринятый взгляд на толстую женщину.
Итак, толстая женщина — неудачница. Юная красавица — удачница, и толстухе нет места на празднике жизни. Иди вон, корова, живот не растряси. Чего лезешь в бутик, чехлы для танков в другом магазине.
Мужчина должен (сообразно победительной жизненной философии) увеличиваться, укрупняться — наращивать либо объемы производства, либо мускулы, либо член. А женщина должна уменьшаться, стремиться к прозрачности. В идеале от женщины вообще не должно ничего оставаться, кроме больших сисек и больших добрых глаз.
Таков общепринятый взгляд на вещи, такова логика красоты и успеха.
Но есть ведь еще и логика жизни.
Толстая сорокалетняя женщина в России — символ власти. Ну, пусть не именно сорокалетняя — так скажем, от тридцати до пятидесяти с лишком. Лилия полевая в центнер весом, она и губернаторша, и председательница думского комитета, и чиновница. Бизнесвумен или так, средней руки, предпринимательница. Она и воспитательница в детском саду, и учительница, и завуч, и преподавательница в вузе. Главный бухгалтер, опытный продавец, коридорная в гостинице. Иной раз и офисная начальница, и пиарщица, и журналистка. Свекровь, наконец, теща. Известнейший же тип — сдобная подбористая дама с крутыми боками, с утрамбованным в приличный костюм животом, с добрым круглым лицом и беспощадными глазами.
И самая страшная власть, конечно, у воспитательниц детского сада и учительниц младших классов — эти такое могут с ребенком сотворить (и именно, верите ли, с мальчиком), что всю жизнь потом не расхлебаешь. Власть над ребенком — особая история.
Так кто же на самом деле толстая женщина — победительница или неудачница?
На этот счет у меня имеется своя собственная теория.
Толстая женщина — неудачница, если она, потолстев, остается женщиной, пытается играться в трепетные и страстные женские игры. И, напротив того, удачница и героиня — та дама, которая женщину в себе уничтожает. Не пытается заниматься собственной фигурой, а сама становится властной ФИГУРОЙ.
Помните ли у Гайдара, в прекрасной книжке «Тимур и его команда», хулигана Фигуру, который помимо всего прочего, виртуозно складывал фигу?
Так вот если женщина всем своим внутренним укладом, всем своим бытом, всем своим обновленным мировоззрением показывает фигу плотской женской жизни и мужскому миру, это ее победа. В противном случае — сельдерей и слезы.
Почему веет спокойствием от толстой женщины для художника Любарова? Потому что половая война для толстой женщины закончена. Мужчина более не враг и не объект желания. Он — объект жалости и заботы. НАСТОЯЩАЯ толстая женщина выбирает три главных пути новой, отделенной от пола жизни. Это путь власти, разума или материнства. Материнство — особая и наиболее интересная (потому что наиболее часто встречающаяся) ветвь новой жизни толстой женщины, тем более что смыкается с ветвью власти. Так, моя подруга однажды мне говорила: «Я никак не могла понять, почему я не могу победить свекровь. Казалось бы, она женщина, и я женщина. И я более полноценная (что она не может не признать) — более молодая, красивая, живущая в любви. И вдруг я поняла: моя свекровь — не женщина. Она — Мать. Об нее можно биться, как о бетонную стену».
Третий пол давно уже стал реальностью России. В нашей стране живут не только мужчины и женщины, живут еще великие толстые жены. Как бы нас обозвать? Тетки, бабищи, дамы?
Остановлюсь, пожалуй, на «дамах» — пока не придумается ничего лучшего.
Попытаюсь создать методологию «уничтожения в себе женщины». Поговорим об одежде — она штука разоблачающая, жизнь тела накрепко связана с вещевой культурой.
Принято считать, что «внутри самих женщин давно уже появился обобщенный мужчина-соглядатай, который оценивает женщину как телесное существо», и, соответственно, влияет как на женскую самооценку, так и на ее выбор «скрывающей — показывающей», дразнящей одежды. Так вот, для начала нужно убить в себе мужчину-соглядатая. Этот шпион Гадюкин убивается легко и с удовольствием: не нравится, и не надо. Далее следует уничтожить в себе страх «чуждого взгляда», так измучивший невротичку Лесли Ламберт. Только худые женщины живут внешней оценкой — толстая женщина свободна. Вы только представьте себе: закричать «Свободна, свободна!» — и поскакать по улице. Уже какая радость! При чем тут дефицит силы воли — я напрягаю всю свою силу воли, чтобы только не сесть на диету. Все, что есть здорового в мире, призывает меня к похуданию. Но, господа, а чего в мировом жизнеустройстве здорового? Мужчине, чтобы стать сторонним наблюдателем, нужно как минимум уйти в лес. А женщине достаточно потолстеть.
По тому, какую одежду избирает для себя толстая женщина, понятно, к какому типу самостийности (разум, власть, материнство) она тяготеет.
Вот Джон Харви (кембриджский профессор, автор книги «Романисты Викторианской эпохи и их иллюстраторы») обсуждает известную гравюру «Бо Браммел с герцогиней Ратленд в бальном зале Олмакса в 1815 году». Мы смотрим на гравюру, и что же мы видим? Перед нами — отчаянный модник и отчаянная модница. Костюмы их доведены до фриковского края изящества, так что все их помыслы видны, а все желания — обнажены. У Бо — донельзя обтягивающие панталоны и утяжеленный, «псевдоатлетический» верх (накладные плечи, двойные лацканы). Герцогиня с обнаженными руками, в декольтированном до последней откровенности платье. Затянута в корсет, как оса; юбка пышней некуда.
«Можно задуматься о том, — пишет Джон Харви, — не разделена ли задача показа тела напополам — мужчины надевают панталоны в облипку, т. е. открывают нижнюю часть тела. Женщины же — наоборот, верхнюю. „Оголенный“ верх или „оголенный“ низ — важный момент в разделении полов». Прекрасно. Но у нас-то, толстушек, нет верха и низа. Нет разделения. Нет пояса. Толстая женщина как бы самой судьбой выведена за пределы пола. Полные женщины, сохранившие талию, — совершенно особый и как раз очень женский тип. Скорее средиземноморский (в наших широтах — армянский). Тип трактирщицы Гольдони. Это как раз чрезвычайно кокетливые женщины, даже немного карикатурные «суперженщины». Наша же, русская полнота — равнина без верха и низа. Можем одеться и «по мужскому», и по «женскому типу».