***
Покроется небо пылинками звезд,
И выгнутся ветви упруго.
Тебя я услышу за тысячу верст!
Мы эхо, мы эхо,
Мы долгое эхо друг друга.
И мне до тебя,
Где бы я ни была,
Дотронуться сердцем нетрудно,
Опять нас любовь за собой позвала,
Мы нежность, мы нежность!
Мы вечная нежность
Друг друга!
И даже в краю наползающей тьмы,
За гранью смертельного круга,
Я знаю! С тобой не расстанемся мы!
Мы память, мы память,
Мы звездная память
Друг друга!
/Р. Рождественский/
В последнее время ОНА не могла отвести от НЕГО глаз. ЕЙ хотелось смотреть на него бесконечно, вглядываться в глубину души, угадывая мысли; затаить дыхание, как бы боясь случайно неосторожно спугнуть это хрупкое, наконец обретенное, единственное счастье. ОН привычно шутит:
- Что ты на меня так смотришь, будто хочешь запомнить?! Со мной никогда ничего не случится! Ты забыла? А мое столетие?! Тебе будет всего... 93! Интересно, какая ты будешь бабушка?
- Не дождешься! Только жена дедушки! И еще...
- Я тебя очень люблю, Милый, Ненаглядный мой! Безумно! Больше жизни!
ЕЙ хотелось повторять это бесконечно, будто боясь чего- то не успеть! ОНА видела, что ЕГО что- то гложет, ОНА это чувствовала! Порой ЕЙ даже казалось, что ОН боится собственных чувств, становившихся все глубже. На одной чаше весов- желание одного, страх любви, боязнь блаженства, и на другой обстоятельства, которых нельзя изменить, сильная привязанность к детям, отчасти уважение к их матери, нежелание конфликтов дома. Все это по-прежнему осталось с ними. Несмотря на веселость и шутки, в ЕГО глазах
("ее красивых глазоньках") удрученность и тоска.
- Ируш, кянк'с, я устал!- часто повторяет ОН! - Как мне не хочется уходить от тебя!
- Не уходи, Родной ! Я хочу отдать тебе всю нежность, ласку сердца, рук, губ!
- Ты отдаешь больше, чем есть! Больше, чем жизнь!
ОНИ оба что- то чувствовали, какую- то необъяснимую печаль, но не могли понять почему!
***
Утро неслышно ступает
По крыше,
В доме своем, безмятежная,
спишь ты...
Снам улыбаясь в рассветном блаженстве,
Самая лучшая в Мире
Из женщин!
Пусть тебе приснится
Пальма- де- Мальорка,
В Каннах, или в Ницце
Ласковый прибой,
Или в Подмосковье
Роща вдоль пригорка,
Только чтобы вместе были
Мы с тобой!
Дрогнув, твои распахнутся ресницы,
Радостно утро в глазах заискрится,
Губы проснутся, и после разлуки,
Мир обнимая, раскинуться руки!
Знаю, что скоро в дали телефонной
Голос услышу, мечтательно сонный.
- Здравствуй,- ты скажешь,-Какая беспечность,
Так разлучаться
На целую "вечность"!
Пусть тебе приснится
Пальма -де- Мальорка,
В Каннах или в Ницце
Ласковый прибой,
Или в Подмосковье
Роща вдоль пригорка,
Только чтобы вместе были
Мы с тобой!
/ М. Шуфутинский /
***
В тот ясный осенний день ОН приехал к НЕЙ без звонка, на рассвете, открыв дверь своим ключом, чтобы не будить. ОН имел право на такие сюрпризы в любое время суток.
Проснувшись от звука открывающейся в спальню двери, обнимая и целуя свое ненаглядное "Солнышко", ОНА с волнением замечает его усталый и подавленный взгляд.
-Кянкс, у тебя есть коньяк?
У НЕЕ всегда был коньяк- ЕГО самый любимый напиток. ОНА встает, накидывая белый пеньюар, наполняет два бокала.
- Доброе утро, любимый!
ОН одним глотком осушил свой. ЕЕ сердце сжалось... Дома проблемы, догадывается ОНА, нежно обнимая ЕГО и шепча что- то на ухо.
Случайно задетая локтем бутылка опрокидывается на стол, рыжая жидкость с приятным терпким ореховым ароматом разливается по поверхности, стекая на пол. ОН, звонко смеясь, прихлебывая слизывает ее прямо со стола и, в следующую секунду касается мокрыми пальцами ЕЕ губ, как бы призывает их облизнуть. ЕЕ язык отзывается... Из груди вырывается приглушенный стон желания. Ласковые блики утреннего солнца пляшут на мокром столе. Их губы, омытые коньяком, слились в жарком поцелуе! Легко приподняв и поддерживая за спину, ОН бережно опускает ЕЕ на стол, заботливо подложив под голову подушку с кухонного диванчика, продолжает осыпать поцелуями шею, чувственную выемку возле плеча, слегка засасывая кожу, что возбуждает ЕЕ еще сильнее. И скользит губами дальше , вниз, вниз... Белый легкий халатик, расшитый кружевом и маленькими жемчужинками, распахивается, обнажив налившуюся грудь и загорелое, еще изнеженное ночным сном тело.