Предэмиграционная паранойя в цвету. Естественно, разговор прошел под грохот и бульканье от открытых на полную кранов. Как ни странно, конструктивный диалог сложился моментально, стоило мне только достать из кармана носовой платок, а из него — перстень. После легкой порчи зеркала Бэлла Марковна воодушевилась и предложила тут же сумасшедшие деньги — целых полторы тысячи рублей. Я решил на этом закончить. Даже увеличение суммы вдвое после долгого и тошнотворного торга не даст нормальных денег. Да лучше я Давида попрошу, у них там в Абхазии богатых людей хватает. Или в Москве будущих эмигрантов поищу. А торговаться с этой дамой, которая меня за слабоумного держит — только время терять.
Но, наверное, блеск бриллианта уже успел поразить сердце и ум несчастной женщины и она тут же предложила более разумный путь: пойти к знакомому ювелиру, чтобы тот дал оценку. А после этого, естественно, продолжить. Подумав, я согласился. По крайней мере, хоть буду знать, от чего плясать.
Оделись, пошли. Улица Ленина здесь мало того, что короткая, так еще и вся почти из старых домов 19 века. Вымощена брусчаткой, посередине которой проложены трамвайные рельсы. но мы пешочком — перешли мост, еще квартал, и зашли в ничем не примечательное здание.
Ювелир мне сразу понравился: серьезный мужик, лет пятидесяти, с умным лицом. Такими изображали старых опытных рабочих в советском кино: степенный дядечка с непременными усами в очках. Вот только у этого растительности на лице не имелось. А окуляры — простые, в роговой оправе. Да и одет он был в обычный синий рабочий халат, весьма поношенный, кстати.
Едва мы зашли, он, только глянув на Бэллу Марковну, тут же отправил приемщицу в магазин, за пирожными к чаю. Видать, моя спутница тут считалась очень хорошей клиенткой. Едва увидев перстень, он спокойно взял его, глянул со всех сторон, и пригласил нас в мастерскую. Бровью не повел после детального осмотра! Спокоен как удав!
— Изделие иностранное, видите, проба стоит, 18К, восемнадцать карат, семьсот пятидесятая на наши. Вот это платина, скорее всего, — ткнул он в сероватое включение. — Точно не белое золото и не серебро. Само изделие, без камня, оценить достаточно просто, — он бросил кольцо на весы и выставил вес малюсенькими гирьками. — С камнем сложнее. Я в этом деле больше двадцати лет, но такой впервые вижу, — и, что-то поддев, легко вытащил бриллиант и положил на весы. — Ого! Три карата без малого. Это очень большой бриллиант.
Затем ювелир вставил в глаз какое-то оптическое приспособление, начал что-то беззвучно считать губами. Мы терпеливо ждали.
— Шестьдесят две грани! Это вам в Москву. Здесь точно никто не скажет. Тут как я сказал, нужна консультация специалистов.
— Евгений Александрович! — Бэлла молитвенно сложила руки. — Ну хотя бы приблизительно!
— Тысяч шестьдесят. Может, больше, — ювелир пожал плечами. — Кому и как еще продавать...
Бэлла ахнула, я тоже вздрогнул. Ювелир тем временем вставил камень обратно, протянул мне перстень.
Глава 19
Стоило нам выйти из мастерской, я прихватил женщину за локоток и предложил прогуляться.
— Сорок тысяч, сделка сразу!
— Андрей! Это безумные деньги!
— И они у вас есть.
— А у вас нет такого покупателя.
— Никуда не тороплюсь, поищу в Москве. Не вы единственные выезжаете из Союза.
Этот аргумент подействовал. В глазах Бэллы Марковны колыхалась вся многовековая печаль ее родного народа, с которым она так стремилась воссоединиться — от вавилонского плена до Майданека и Олимпиады 72 года. Ради того, чтобы сбылось, наконец, новогоднее пожелание «В следующем году — в Иерусалиме» она, похоже, готова была пожертвовать многим — но сумма и правда оказалась велика.
— У меня нет таких денег, Андрей. Если завтра... может, тридцать пять я смогла бы...
— Я сегодня уезжаю, Бэлла Марковна. Что бы ни стряслось.
— Но что же делать? Я даже не знаю...
— У вас случайно не стенокардия? — спросил я вдруг.
— У меня с сердцем всё в порядке, можешь поверить, — бледная до этого, моя собеседница внезапно слегка покраснела.
— Но я же вижу, вас жаба душит, — улыбнулся я.
— Я знаю, что стенокардия — грудная жаба, — отмахнулась Бэлла Марковна. — У меня сейчас не то состояние, чтобы шутить... Тридцать три с половиной я могу отдать немедленно. Ни рублем больше. Андрей, пожалуйста, продай мне этот перстень, — вот так жалобно только великие артисты могут, наверное. — Ну давай на остаток суммы я напишу расписку! Я Вале отдам! Вот увидишь!
Ага, упорхнешь за бугор, и плакала расписка. Куда с ней идти? В Мосгорсуд? А с другой стороны, подарочек от буржуина пришел неожиданно и бесплатно. Сам Хаммер давно уехал, и внучку забрал. Чего тут мелочиться? Отдаст она остаток, не отдаст — разницы особой нет. Но показывать это нельзя, а то этот плач может продолжаться до тех пор, пока я ей этот перстень бесплатно не отдам.