Громов относится к тем парням, которые очень умело пользуются своим телом: отточено каждое движение рук, взгляды, походка, повороты - буквально все. Он просто целует меня, а мне уже приятно до дрожи в теле - такая благодарность мне по душе.
Черт, полотенце едва держится!
Он добавляет язык, от чего мое тело опускается ниже. Я почти ложусь на него, но вовремя вспоминаю о ране, и продолжаю стоять, опираясь руками и коленями о кровать. Мне становится жарко.
Полотенце разъединяется и соскальзывает вниз по спине. Одной рукой я пытаюсь натянуть его, но Макс быстро откидывает его в сторону. Мне немного неловко стоять перед ним в такой позе совершенно обнаженной. Он шумно втягивает носом воздух, когда мои соски касаются его груди. Не прерывая поцелуя, Макс переносит одну руку на мою грудь и сжимает, пропуская сосок между двух пальцев, а второй продолжает держаться за ягодицу. Чувствую, как начинает выделяться влага, как внутренние мышцы сжимаются от желания.
Громов целует меня очень настойчиво, словно вытягивая из меня весь воздух. Кожа под его ладонями горела. Я начинаю непроизвольно вырывать из себя стоны. Он спускает руку на живот и тянет ее вниз. Проводит всей ладонью по половым губам, надавливая средним пальцем, и собирает смазку - проверяет мою готовность и возбужденность.
Он спускает штаны.
Я трусь промежностью о всю его длину и наконец получаю ответный стон.
Рукой направляю член в себя и медленно насаживаюсь, растягиваю удовольствие, стараюсь прочувствовать его всем телом. Макс не против, он лишь продолжает целовать меня, словно ему все равно, словно секс - это просто приятное дополнение, словно его цель - мои губы. Он умело переплетает наши языки, захватывает мои губы, прикусывает и мнет их.
По комнате распространяются лишь звуки причмокивания, сбитого дыхания, нервных стонов и хлюпанья.
Это наверно был самый "ванильный", самый нежный секс. Удовольствие нарастало медленно, но с невероятной силой: оно словно копилось, складывалось друг на друга пластами. Все тело превратилось в одну сплошную эрогенную зону. Чувствую, что наполняюсь его семенем, и в мозг поступает ударная доза серотонина и дофамина. Сжимаю мышцы и срываю стон сквозь поцелуй.
-Хэйл! - слышу отдаленно крик матери и отрываюсь от Макса. Черт! Я впервые не рада тому, что мать приехала домой.
Слезаю с члена Макса, хватаю отброшенное полотенце и обматываюсь им.
-Черт, - собираю выбившиеся волосы и выхожу из комнаты, закрывая за собой дверь.
Иду в прихожую, вытирая внутреннюю сторону бедер тем же полотенцем.
-Хээй, - улыбаюсь я и обнимаю мать.
-Ой, я вырвала тебя из ванны? - обнимает меня в ответ и целует в щеку.
-Да ничего. Почему ты прилетела раньше?
-Пассажиры стали очень сильно возмущаться из-за задержки рейса, и компания предоставила нам другой самолет, - улыбается она, снимая обувь.
Мама ушла в свою комнату, чтобы оставить вещи и переодеться, а я, чтобы проверить парня.
Макс все так же лежит на моей кровати и смотрит в потолок.
-Почему ты не ушел? - шепотом спрашиваю я и подхожу к шкафу, чтобы достать оттуда домашние темно-синие лосины и белый свитшот.
-Ты видела, что на улице творится? - указывает пальцем в сторону окна.
Черт, я даже не заметила, как начался ливень. Уже декабрь, черт возьми, где снег?
-Ты не на машине?
Он отрицательно качает головой и заводит руки за голову. Я вздохнула и начала одеваться. Подсохшие волосы я закрутила и заколола.
-Сделай вид, что тебя здесь нет, - я закрываю за собой дверь и с глупой улыбкой направляюсь на кухню, где мама заваривает чай. Спать с Максом в одной постели трезвой - редкая возможность, которая выпадает удивительно часто в последнее время.
За чаем мы с мамой обсудили буквально все: и работу, и школу, и ее непутевых сестер, моих тёть, и моих подруг, и погоду, и даже косметику.
Где-то за полночь, мы все же расходимся с ней по комнатам, желая доброй ночи.
Я захожу в комнату и вижу такую картину: Громов спит на левой половине кровати, укрывшись одеялом. Его штаны висят на спинке стула, на другой половине кровати стоит включенный ноутбук. Я подхожу и вглядываюсь в вордовский документ.