Кто же не знает чудодейственной силы бумажки с советской печатью? Владелец ее обладает так и не найденным в древности камнем, обращающим всякое зло в несомненное благополучие, бумажки, при помощи которой тесный вагон превращается в купе вагона особого назначения, строго преследуемая спекуляция — в советский груз, а самый обыкновенный человек — в делегата.
О, для такого особенного человека существуют особенные поезда, и особенные номера, и особенные столовые, словом, все то, что только нужно этому особенному человеку!
И даже больше — можно с этой бумажкой, выехав верст за семьсот от родного города, где уже уличили тебя в спекуляции, и приехав в местность, где никакая собака не знает еще, что есть ты тот самый поручик Журавлев, занять пост комиссара по военным делам и уже не в уездном, а в губернском масштабе, и в тот момент, когда начинается
третья глава
быть уже комендантом этого города.
Я не буду останавливаться на деятельности поручика как коменданта, скажу только, что его необыкновенная энергия позволила эвакуировать продовольственный склад и разное военное имущество и эта же необыкновенная энергия не позволила ему сесть в последний эшелон, как писали потом в белых газетах, «нагруженный комиссарами и их комиссарским имуществом».
Журавлев остался на перроне, занятый разбором какого-то очень важного дела, а когда освободился, то ни поезда, ни даже свободного паровоза на станции не осталось, а в город уже входили казаки.
Здесь уместно со стороны читателя спросить: кто же такой этот ваш Журавлев — коммунист? контрреволюционер? Но на этот вопрос не будем давать ответа, не желая ни в чем упреждать развертывающихся событий.
А события в те времена развертывались с поразительной быстротой, так что самому бойкому фельетонисту нельзя было за этими событиями угнаться, тем более медленному биографу поручика Журавлева, с такой быстротой, что сегодняшний коммунист и революционер завтра становился сотрудником контрразведки, а послезавтра, завершив в непродолжительное время весь свой жизненный круг, находил вечное успокоение где-нибудь на опушке леса. И опять, я говорю это вовсе-не с целью чем-либо опорочить избранного мною героя, тем более что мнение некоторых о виновности поручика в аресте и расстреле восемнадцати коммунистов, оставшихся в городе для подпольной работы, основывается исключительно на непроверенных слухах.
И если бы можно было верить всем этим слухам, то оказалось бы, что какой-то арестованный белыми комиссар неожиданно был выпущен из тюрьмы и получил какое-то, правда, очень скромное назначение, в каком-то, правда, не особенно скромном, учреждении и что этот незначащий факт стоит в связи с громким процессом «восемнадцати», так трагически кончившимся.
Я не буду отрицать, что был такой комиссар, — только какое до него дело поручику Журавлеву? Тем не менее был Журавлев арестован на другой же день по прибытии большевиков, и только счастливая случайность сохранила ему жизнь. Одни говорят, что он просто бежал из чека, другие — что он был освобожден благодаря заступничеству «красного генерала» Иванова и отправлен на фронт, — только все это не более как легенды.
Никакого «красного генерала» Иванова не было и быть не могло, а был батальонный командир Иванов, тот самый младший унтер-офицер Иванов, которому перешли от поручика шашка и шпоры, и вовсе не в том городе, где был Журавлев комендантом, а в другом, где жил и работал в совнархозе мещанин города Ряжска Попов, — и вот в этом, четвертом по счету городе встретил младший унтер-офицер Иванов мещанина Попова, служившего в совнархозе как специалист по мыловаренному делу, и, встретив, узнал в этом специалисте бывшего своею ротного командира поручика Журавлева.
Читатель, ты, который с самого начала следишь за развертыванием нашей повести, скажи мне, что должен почувствовать ты, кроме сознания необычайной тесноты земного шара, встретив на улице младшего унтер-офицера Иванова?
Было их, Ивановых, — не счесть, что морского песку было их, Ивановых, ты не знал ни имен их, ни лиц, но все они знали имя твое, и лицо, и даже голос, уважаемый мой читатель!
И пусть не сделал ты означенному Иванову никакого зла, кроме как подарил, за ненадобностью, шашку свою и шпоры — все равно он навеки запомнит тебя и, встретив тебя где-нибудь в четвертом по счету городе, когда ты — мещанин Попов — идешь в совнархоз как специалист по мыловаренному делу, неминуемо узнает в тебе бывшего поручика Журавлева.
Тогда призовут тебя в соответствующее учреждение и спросят: