Мордред подери, я не знал, что в моей библиотеке есть подобные книги! Что ж, значит, он очень даже понимал, что делает.
— Я не имею в виду, что ты делаешь что-то неправильно, — оттолкнуть его сил не было. — Я имею в виду, что мы не должны… Ах, Том! Ты ещё многого не знаешь о жизни и чувствах.
— Угу, — проворные пальцы расстегнули три верхние пуговицы на моей рубашке. — Какая трагедия. Расскажи скорее, пока я не совершил большую ошибку.
— Помнишь, ты говорил о принцах, которые спасают принцесс? — ничего лучше в голову не пришло. Говорить на такую тему неловко и стыдно. — Так вот, принцы не должны любить… э-э-э… принцев.
Краснота залила мои щёки. Мерлин, как я дожил до тридцати четырех лет и умудрился побывать в отношениях с таким-то красноречием?
— В книге, что пылится в твоей библиотеке, очень даже могут. Даже картинки есть, как могут. — Он увлеченно исследовал мою шею, постепенно спускаясь на грудь. — Неужели ты думал, что я не найду их?
Я же не нашел, что ответить на это. Я не смогу ему что-то доказать или объяснить, он упрям и настроен добиться результата. Если у него возникло желание ко мне, значит, он всегда таким был? Просто не знал?
Перед глазами почему-то вдруг возник Джонсон, обнимающий Тома. Это выглядело мерзко и противоестественно, неправильно.
— Иди сюда. — Он властно притянул мою голову ближе и поцеловал приоткрытые от неожиданности губы.
Мерлин, как же хорошо.
Шрам начало знакомо покалывать, я чувствовал, как меня мягко накрывает теплой, тягучей волной истомы и жара. Я должен был прекратить все прямо сейчас, пока окончательно не забыл о своей совести.
Том был требователен и жаден, он тут же пресек мои попытки разорвать поцелуй, скользнул руками под мою рубашку и гортанно застонал в поцелуй.
Я попытался убрать его руки, но он оказался чудовищно сильным. Я понял, что просто не могу пошевелиться, не могу скинуть его руки, не могу даже отодвинуться.
Он меня поймал.
— Ты тоже хочешь меня, не отрицай, — прошептал он мне на ухо низким хриплым шепотом.
Я не успел понять, как оказался у него на коленях, прижимаясь спиной к его груди, пока он вылизывал мою шею и жадно оглаживал руками мой живот и грудь. В задницу упирался его твердый член.
— Том! — Я никак не ожидал от него такой настойчивости, а от себя — покорности.
Слабый голос в голове зашептал, что при таком раскладе Том не может быть жертвой. Что я мог бы… отдаться ему. Тогда он не сможет сказать, что я использовал его.
— Гарри… — Он прикусил зубами кожу под ухом, прошелся по ней языком, и я низко застонал, откинувшись назад.
Перед глазами вдруг возникло раздувшееся лицо в красную крапинку, ужас в глазах, посиневшие губы… Я вздрогнул и замер, пытаясь подавить зарождающийся кашель.
— Гарри? — Том почувствовал изменения и остановился.
Дагворт Пейдж умер ради этого? Чтобы я искал себе оправдания в попытке залезть в штаны Тома?
— Достаточно. — Я с трудом оторвался от него и вскочил с кресла, пока он не опомнился.
Я обещал ему защиту. И я буду защищать его даже от самого себя.
— Что?! Почему? — растрепанный, возбужденный, возмущённый — он как будто сверкал, как ограненный заботливой рукой алмаз, переливался всеми гранями на свету и ослеплял своей красотой.
— Просто… Достаточно. — Я поспешно отвернулся, чтобы не смотреть, не жалеть, не хотеть. Я не собирался падать в бездну окончательно.
Побег из собственного дома: до чего вы докатились, мистер Поттер?
— Гарри, это не конец! — крикнул мне вслед разозлённый Том. — Тебе все равно придется вернуться!
Том Риддл, очевидно, был волшебником с непростым характером. Я попытался представить его до того, как он потерял память, и вздрогнул.
Я бы многое отдал, чтобы он помнил себя и свою жизнь, чтобы мы встретились при других обстоятельствах, чтобы мы…
Могли быть вместе на равных.
***
Я отсиживался в своем кабинете, как полный неудачник, которого выгнала из дома жена. На часах было десять вечера, завтра — суббота, а я закрылся в сырой холодной комнате и крутил в руках шкатулку, выдумывая всё новые и новые пароли.
Настроение, и так испорченное, решил добить ещё и Джонсон. Он отчего-то решил, что лишь одно мое слово способно заставить Орден действовать, и около часа пытался меня убедить, что нужно напасть на Министерство одним мощным рывком и захватить власть, потрясая перед моим носом газетой с новым законом о запрете этих треклятых межрасовых браков и лишении магических существ статуса «человек».
Я был слишком раздражен и довольно резко выставил его за дверь, о чем теперь жалел. А мордредова деревяшка все артачилась: не поддавалась трансфигурации, не горела и не разбивалась.
Чары на блоках опять сбоили из-за урагана, сквозь толстые стены до меня доносились крики заключенных, расположенных ниже на этаж. Чем выше — тем опаснее преступники. Как иронично, что выше всех находились блок управления тюрьмой, комната отдыха и больничный бокс.
Заключенные кричали не постоянно, а периодами, как собаки: начинал выть один и подхватывали все. Крики, отражаясь от камней, усиливались и поднимались вверх вместе со сквозняками и ревом океана за окном. Наверное, именно так и звучал ад.
Чем дольше я находился в этом месте, тем меньше у меня было сил вставать с кровати по утрам.
Точнее, так было раньше. До появления в моей жизни Тома Риддла.
Права была Гермиона, я не умел и не хотел строить здоровые отношения. Я всю жизнь как будто ждал его. Он сразу показался мне знакомым, как лицо давно забытого друга: когда вы не виделись с самого детства, но почему-то всё равно узнаёте друг друга.
В голову вдруг закралась мысль, что я — полный идиот.
Шкатулка в моих руках была теплой и гладкой.
— Том Риддл, — прошептал я прямо в крышку и замер. Всё не может быть именно так. Дамблдор никогда бы не поступил так с живым разумным человеком, это всё Филлипс. Он был знаком с Дамблдором, полюбил эту музыку, а потом….
Щёлк.
От правды не сбежать. Дамблдор был в этом замешан.
Крышка открылась сама собой, и я увидел, что внутри это целый ящик, уставленный небольшими флаконами. В них переливалась серебристая субстанция.
Узнать не трудно — заключенные сдавали воспоминания при необходимости для уточнения деталей их дела. В кабинете был омут памяти.
Руки подрагивали, и я чуть не выронил первый же флакон.
Крики заключенных вновь набрали силу, я слышал, как их успокаивали патрульные, стуча по прутьям специальными дубинками. Один кричал так громко, что я мог различить слова: «Он придёт, придёт!»
Впервые в жизни я не хотел знать правды.
Кто-то из двух дорогих мне людей окажется монстром: или Том, или мой покойный наставник.
«Запускайте дементоров на этаж! Патрульные — покинуть посты!»
С возрастом гриффиндорская храбрость и смелость стали казаться яркими фантиками от конфет. В жизни всегда так: под оберткой скрывается много слоёв глазури, начинки с орехами или помадкой, а иногда старый шоколад с пустой серединкой.
Все совсем не так, как в школе. И я давно уже не гриффиндорец, Дагворт Пейдж подтвердил бы, не будь он мёртв.
Омут — большая каменная чаша, сейчас была пуста. Воспоминания заключенных хранились во флаконах с бирками.
Я запер кабинет на все известные заклинания и сел за свой стол, установив посередине чашу.
Воспоминания Дамблдора стояли в ячейках. Я не знал, с какого начать, поэтому схватил первый с левого края и, не давая себе времени передумать, опрокинул его в чашу.
Воспоминание закрутилось воронкой, на поверхность всплыли чьи-то размытые лица.
Соберись, Гарри. Ты должен узнать правду.
Я решительно опустил лицо в чашу.
Тесная серая комната с облупившейся на стенах штукатуркой. На узенькой кровати с таким же серым, как стены, покрывалом сидит очаровательный мальчик лет двенадцати.