Он пристально посмотрел на меня. Осмысленно, расчетливо, словно видел меня насквозь. В его глазах будто притаилось что-то древнее и опасное, не из нашего мира.
От этого взгляда у меня мурашки побежали по спине и волоски на руках встали дыбом.
Черная бездна с огнями в глубине — сделай ещё шажок, и она поглотит тебя.
— Ты добрый, — наконец, ответил Том. — Я пойду с тобой.
Я с облегчением кивнул, стряхнув с себя морок. Это просто жертва насилия, а не мифический персонаж из забытых сказок. Я не смогу потеряться в его глазах. Мне нужно как-то устроить его, позаботиться о нем, а не размышлять о всяких глупостях.
Дома совсем нет еды, нужно будет сходить в лавку и приготовить что-то. Кричер давно умер, оставив меня на произвол беспорядочного питания в забегаловках и столовых. Чем его кормил Филлипс? Сможет ли он есть обычную пищу?
В кабинете Филлипса я нашел каморку для служебных мётел. За старым шкафом пряталась дверца, ведущая на лестницу, которая заканчивалась на закрытом ярусе. Меня снова затошнило, когда я представил, как он крадется по этой лестнице, зажав палочку в трясущихся от нетерпения скрюченных пальцах, как спускается все ниже и ниже в густую тьму, как слышит мелодию — скрипка и виолончель, как видит рыжие блики на каменных стенах и подкрадывается к Тому незаметно, напряженный и возбужденный.
Филлипсу повезло, что он скончался до того, как все вскрылось.
Том разглядывал меня, а я видел перед собой только пергаменты, найденные на его столе: обрывки неизвестных заклинаний, рецепты никогда не существовавших зелий и рисунки, много рисунков: ветхое двухэтажное здание с разных ракурсов, колокольня на небольшой церквушке, незнакомые лица магглов и волшебников, и змеи, повсюду змеи.
Я забрал все до единого пергаменты, чтобы потом вернуть ему. Целая жизнь на пергаменте…
Отобранная кем-то жизнь.
***
— Добро пожаловать домой! — Я кривовато улыбнулся, обводя рукой темную гостиную.
Том замер у камина, настороженно оглядывая старые диваны и столики, шкафы, полные артефактов, стены со старыми обоями и тяжелые шторы на окнах.
Он весь напрягся, я видел это даже сквозь слишком большую для него серую мантию, раньше принадлежавшую Живодеру.
— Тут, конечно, не дворец, но жить можно, — ещё раз попытался разрядить атмосферу я.
Он оглянулся на меня, и я вздрогнул: в его глазах было что-то такое… Беспомощное, растерянное и одновременно страшное.
Жалость затопила меня с головой. Я медленно шагнул к нему и взял в свои руки его холодную тонкую ладонь.
— Не бойся, здесь ты в безопасности, обещаю, — заглянул в его глаза я, мысленно посылая ему сигналы спокойствия.
Он опустил взгляд на мои красные раздраженные руки и прикрыл веки, сделав еле слышный вдох. Я ощутил, как его пальцы крепче стиснули меня.
— Тут слишком тихо, — после непродолжительного молчания прошептал он.
Я вспомнил о пластинках и граммофоне, которые забрал из его блока. Должно быть, он не выносил тишины, слишком привыкнув к этой музыке.
— Я могу включить тебе твою музыку, хочешь? — подбадривающе улыбнулся ему я.
Он кивнул, пристально, слишком пугающе глядя в мое лицо. Но мне не было страшно. Мне было тоскливо от того, в каком он состоянии.
Я взмахнул палочкой и из моего кармана вылетели уменьшенные коробки со всеми вещами, что я забрал из его темницы.
— Пойдем, я покажу тебе твою комнату. Ты сможешь разобрать свои вещи, а потом мы вместе разберемся с музыкой. Идет?
Он снова кивнул, и я повел его наверх, не выпуская его ладони. Он так цеплялся за мою руку, словно она одна удерживала его в этом мире.
В груди щемило от непонятного чувства. Сколько я работаю в Азкабане? Пять лет. Как я мог не знать, не замечать? Хотелось отмотать время назад, убить Филлипса и найти Тома раньше. Спасти. Хотелось обхватить худые плечи, укачивать его, говоря, что все будет в порядке.
Я решил устроить его в комнате Регулуса — младшего брата Сириуса. Она находилась прямо напротив моей, чтобы в случае чего я быстро мог оказаться рядом с ним.
— Не надо! — воскликнул он, когда я попытался захлопнуть за нами дверь со старой табличкой «Р. А. Б.» — Не закрывай.
Я с недоумением посмотрел на дверь с облупившейся местами краской, потом на Тома, и до меня дошло.
— Конечно. Я не буду закрывать. — Я распахнул дверь пошире. — Мне оставить тебя одного, чтобы ты мог освоиться?
Я старался проявить всю деликатность, на какую был способен, но мне не хотелось оставлять его одного. Не тогда, когда в его глазах — ужас.
— Не уходи. — Он поспешно шагнул обратно ко мне и снова вцепился в ладонь, которую успел отпустить, разглядывая комнату.
— Хорошо, я останусь, — с облегчением выдохнул я и тепло ему улыбнулся, стараясь передать всю свою поддержку в этом простом жесте дружелюбия.
Кажется, мне будет труднее, чем я предполагал изначально. Я должен заботиться о нем, а не просто предоставить кров.
Но я справлюсь.
К тому же, мне никогда не нравилось жить одному.
***
Комиссия благополучно приняла мое назначение и отправилась восвояси, оставив идеально чистый Азкабан в покое. Не обошлось без эксцессов, но я смог все уладить. Все же даже в комиссии были люди, уважающие меня и ненавидящие Амбридж в глубине души.
Новый ярус потихоньку приводили в порядок, работа шла медленно, но верно, заключенные поступали и выходили на свободу согласно приказам.
Я кашлял всё чаще и каждый день торопился вернуться домой пораньше.
Постоянно казалось, что без меня Том забьется в какой-нибудь угол, дрожа от страха, все же Гриммо — не санаторий для реабилитации жертв насилия.
Он отказывался выходить на прогулку — солнечный свет ему не нравился. В темных коридорах особняка он смотрелся призраком, оплакивающим свою могилу. Мне пришлось убрать все двери в доме, кроме входной — он смотрел на них глазами, полными паники и отчаянной злости.
Музыка теперь постоянно разносилась по комнатам. Знакомая и торжественная, она наполняла мое сердце каким-то уютом. Том не мог выносить тишину, и я тоже. После гудения ветра в стенах Азкабана, криков заключенных и бесконечных гулких шагов, эхом разлетающихся по длинным коридорам, тишина на Гриммо давила мёртвым грузом, как будто и мою душу забрал один из дементоров.
Как будто это я с пустыми глазами лежал на жесткой койке в одной из камер.
За две недели Том немного поправился. Я пичкал его едой, как рождественского гуся, и поил зельями, и скоро он перестал напоминать скелет, обтянутый кожей и мышцами. За годы его заточения единственными его развлечениями были книги, музыка и физические упражнения.
Он почти не разговаривал, только бродил по дому и трогал всё подряд, а я не знал, как ему помочь, как унять его страхи, и от этого мне было больно.
Кингсли перевернул все архивы, но так и не нашел никакого Тома Риддла, пропавшего в последние пятьдесят лет. Его как будто никогда не существовало.
— Том, ты волшебник? — Я нашел его в библиотеке. Он сидел, забравшись в потертое кресло с ногами, и читал подшивку газет, что я купил ему на барахолке пару дней назад.
Он очень много читал, жадно и быстро: все, что попадалось на глаза. Его интересовало, как живут другие волшебники и что происходит вокруг. Это давало мне надежду на его выздоровление.
— Да. — Он оторвался от чтения, прервав мои мысли, и уставился на меня своими жуткими глазами. В нем не было ни капли сомнения.
Я протянул ему старую палочку матери Сириуса, найденную на чердаке.
— Попробуй, наколдуй что-нибудь, — мягко попросил я.
Вдруг Том — маггл? Иначе, почему мы не можем найти его в официальных реестрах.
Том медленно протянул руку и коснулся пальцами темного поцарапанного древка, задев мои пальцы.
Я вздрогнул: они были ледяными.