– Мне очень жаль, мистер Блэйк.
Тут-то и стало ясно, что опасения о той самой страшной новости подтвердились. Тайлер готов был слушать, хотя и сердце его уже екнуло и очутилось где-то в пятках от страха, а на висках выступил холодный пот от напряжения. Он знал, что врачи сожалеть не умеют, им приходилось заглушать это чувство ради того, чтобы спасать жизнь другим, но в голосе доктора Клауса слышалось искреннее и глубокое сожаление. Блэйк надеялся, очень слабо надеялся, что та «ужасная новость» ничто иное, как его разыгравшееся воображение. Но надежда была так же слаба, как и тихий голос старого врача.
– Врождённый и прогрессирующий некробиоз головного мозга.
– А м-можно… узнать… что это? – пробормотал Тайлер, который смутно догадывался, что то, что он услышит далеко не обрадует его, но все еще надеялся на лучшее! Он надеялся!
Арчибальд склонил голову и сложил руки, тяжело вздохнув и взглянув на Тайлера из-под своих очков в толстой оправе. Его лицо побледнело, а сам он невольно отчего-то начал потеть. Блэйку от этого зрелища стало совсем плохо. Его и без того всегда распахнутые от неведанного страха глаза наполнились слезами. Что это был за немыслимый кошмар? Что за слова должен будет сказать сейчас Арчибальд?
На несколько секунд весь кабинет было наполнено тяжелым свинцовым молчанием, которое, как казалось самому Блэйку, нарушал лишь стук его собственного сердца.
– В народе эта болезнь называется Ловец снов, – прервал тишину доктор Клаус. – Без операции люди, подверженные ей редко доживают до двадцати лет, мистер Блэйк, а без профилактики не выдерживают и двенадцати. Мне очень…
Следующего слова Тайлер не понял. Он не слышал. Он немощно открывал рот, но не мог издать ни звука, от накатившей на него волны боли и страха. Тайлер сидел и всеми силами пытался выдавить из себя хоть слово, обращаясь скорее к самому себе, но мог выдавить лишь слезы. Нескончаемый поток слез, который обжигал ему щеки, а после острым и леденящим холодом пронзал в самое сердце. Осознание того, что ему сказали пару секунд назад, вдруг отступило. Отступило все и Блэйк в ужасе на долю секунды понял, что у него останавливается сердце и что он больше не видит расплывчатого образа Арчибальда перед собой. Он видел лишь пелену мрака, которая внезапно охватила его, обняла со спины и утащила прочь.
Тайлеру хотелось остаться в этой тьме. Ему нравилась эта манящая пустота, ему нравилось тонуть в ее объятиях, забывая обо всем на свете. Можно было бы променять весь мир на этот блаженный покой. Здесь не нужны были чувства, никаких эмоций, никаких проблем, лжи или грязи, только покой. Вечный сон. Сон без кошмаров.
Из дурманящей пустоты Тайлера вырвали очень грубо и резко. Резкий запах нашатырного спирта ударил в нос сильнее, чем мог бы сделать это самый сильный бугай. Не требовалось разбивать человеку до крови лицо, чтобы выбить его из своего сознания, и чтобы причинить ему боль. Блэйк закашлялся и одним рывком сел на полу, откашливаясь от мерзкого запаха, от холода и душащих его слез.
В один момент у Тайлера рухнуло все, рухнуло все, ради чего он жил. И этот момент показался ему кошмарным сном, так что обморок почудился скорее сладкой реальностью. Это били лишь иллюзии. Вот она была реальность. Жестокая реальность, которая, играя свою завораживающую мелодию вдруг стала фальшивить и насиловать слух. Насколько сильной должна быть боль в сжавшемся сердце, чтобы разорвать его на части? Тайлер считал, что он был близок к этой боли. Он совершенно не сопротивлялся, когда Арчибальд сунул ему в рот и заставил выпить успокоительное. Он готов был даже позволить поднять себя и для этого старику хватило бы пары секунд. Как и Тайлеру хватало этой пары секунд, чтобы вскочить на ноги и даже не обратить внимания на боль в спине.
Это был его первый рывок. И он надеялся, что не последний. Он искренне надеялся и клялся себе внутри, что не позволит себе упасть. Он не позволит себе упасть. Он знал, что не даст себе потерять единственного любимого человека, самого любимого и самого лучшего человека, какого Блэйк только знал в этом темном мире. Не позволит он погасить тот свет, что маленькая девочка зажгла в его душе, как истинный гений музыки не позволяет себе закончить коду, когда ему больно. Он умрет, но сыграет последние ноты.
– С-сколько? Какая… сумма нам п-потребуется? – голос Тайлера звучал тихо, но он был готов дать руку на отсечение, что в тот момент он говорил так твердо, как никогда и почти не заикался.