Он достал две папки. Мы увидели фамилии на обложках. Те еще отличники! Двое хулиганов из девятого Б. Их в этом году разбирали на педсовете и чуть не выперли за неуспеваемость. Очевидно они более смело воспользовались доверчивостью Плебея и сделали себе идеальные табеля со всеми пятерками. Если все перебежчики будут такими – это будет тот еще класс.
– В общем, пишите заявления и считайте, что вы приняты – я не люблю излишних формальностей. Дальнейшее покажет что вы за ученики. Приходите первого сентября в восемь тридцать прямо сюда. Отсюда строем мы пойдем в новую школу. А сейчас я хочу вам представиться. Я директор этой школы – Борис Андреевич Холодковский. Школа у нас небольшая – только старшие классы, не больше двадцати восьми человек в каждом классе. По всем вопросам можете обращаться прямо ко мне. Ваш десятый будет в школе один.
Мы с Эдиком, счастливые, выбежали на улицу. Впереди лето, днепровские пляжи, купание и катание на лодках. Должен сказать, что Борис Андреевич оставил по себе светлую память в моих воспоминаниях. Несмотря на то, что он не преподавал в нашем классе, каждый из нас мог обратиться к нему по любому вопросу. И он всегда готов был разобраться и оказать посильную помощь.
В молодости мы всегда быстрее отходили от страшных событий, происходящих вокруг нас. Волна борьбы с космополитизмом пошла на спад. Правда, арестованные еврейские деятели культуры были на Лубянке, но информация о них поступала весьма скупо. Партийное руководство страны увлеклось новой кампанией. Мощные силы МГБ в это время были брошены на Ленинградское дело, расследованием которого руководил Маленков, преданно и старательно выдвигая обвинения против Ленинградского руководства. Мощная волна страха сконцентрировалась сейчас в Ленинграде.
Сам же «отец и учитель» прославил себя тем, что в условиях упадка сельского хозяйства и легкой промышленности он опять предстал перед народом как благодетель. Во всех газетах печатались отзывы на постановление Совета Министров СССР «О новом снижении с 1 марта 1949 года розничных цен на товары массового потребления», подписанное «нашим великим вождем». На все продукты цены были снижены на 10 %. Но что больше всего приводило в восторг старшее поколение мужчин, и что нас пока мало трогало – это снижение цены на водку на 28 %.
Весь советский народ готовился к знаменательной дате, к всенародному празднику – 70-летию Генерального. Деятели искусства создавали новые произведения по этому поводу, крупные предприятия легкой промышленности готовили невиданные подарки. Нас это мало трогало. Поэтому после успешного посещения директора новой школы мы с Эдиком прямо отправились на пляж.
На пляж мы ходили почти ежедневно. Для этого не обязательно было собирать компанию. Мы переправлялись на катере (пешеходного моста еще не было), брали шкафчик в гардеробе на Трухановом острове, разоблачались до плавок, привязывали номерок к тесемке на плавках и чувствовали себя вольными птицами, перебираясь от одной группы знакомых к другой, плавая в теплой днепровской воде сколько хочешь и с кем хочешь и загорая в любой точке огромного пляжа.
Когда подбиралась интересная компания, мы запасались закуской и отправлялись надолго вглубь Труханова острова к Бабьему озеру. Называли его так, потому что вблизи него облюбовали себе место солидные дамы – любительницы загорать в обнаженном виде, что возбуждало неизменный интерес нашего юного мужского коллектива, однако приближаться к ним никто из нас не решался, так как дамы в этом отношении были весьма агрессивными. Когда Толик прошелся в их сторону, конечно «просто так, из чистого любопытства», его обматюкали, а одна из них погналась за ним с палкой. Вечером мы выбирались на Крещатик и дефилировали от филармонии до «свидетеля». Исключения составляли вечера симфонической музыки в Первомайском парке, которые я посещал с превеликим удовольствием, особенно когда дирижировал Рахлин.
Когда я днем выходил во двор, становилось немного грустно. Наша, когда-то дружная дворовая компания совсем распалась. Киря – мой учитель в части курения и жаргона, покровительствовавший мне во всех дворовых делах, неизменный голкипер нашей дворовой команды, уехал в мореходку, Тынду – босяка с необузданным характером, грозу всех интеллигентских подростков и большого любителя футбола, отселили из подвала куда-то на Шулявку, Баков, близкий, как он уверял, к банде Баранов, вообще исчез, Алеша Грабовский – интересный спортивный парень – застрелился в тире, остальные разъехались кто-куда на летние каникулы. Мы уже почти не гуляли в своем дворе. Иногда я ходил во двор на Золотоворотскую, где жили двое наших одноклассников, играть в волейбол через сетку и слушать пластинки Лещенко, которые крутил на балконе генеральский сынок Виктор. Тогда эти пластинки считались нелегальными. Под эту музыку на волейбольной площадке танцевали линду. На весь двор разносилось: «У самовара я и моя Маша», вызывая возмущение прочих жильцов. Но поскольку они были членами семей более низкого командного состава, они быстро затихали. Когда наша волейбольная игра сопровождалась бурными эмоциями и криками, какая-нибудь дама выходила на балкон и кричала нам: «Бездельники! Когда вы успокоитесь? Сейчас вызову милицию!». Но на этом все и заканчивалось.