Когда фронт начал приближаться к Подвинью, конезавод эвакуировали. Грома также. И вдруг Гром оказался в Велешковичах. Было от чего ахнуть велешковцам. Но больше всего, пожалуй, удивило их, что Грома вёл не лишь бы кто, а уважаемый всеми инженер кирпичного завода Иоган Карлович Клем.
Клем подвёл Грома к фашистскому офицеру, поклонился и передал его в руки фашисту.
— Изменники…
— Предатели…
— Холуи фашистские…
В толпе, как ветер в камышах в холодную пору, прокатился негодующий шёпот. Данилка также не мог оставаться безразличным.
— Видел, — сказал он Максимке, — кто такой отец твоей Густи?
— Такой самый, как твой друг Зыль, — ответил Максимка.
Густя
1
Отец приказал Густе сторожить дом, никуда не отлучаться, пока он не вернётся домой. Густя заметила, что отец был чем-то взволнован.
Последнее время что-то непонятное творилось с ним. Отец ходил задумчивый, хмурый и какой-то сгорбленный, будто нёс на плечах немыслимую тяжесть. Густя несколько раз пыталась заговорить с ним, но отец только гладил её по голове и молчал.
Как только отец вышел за калитку, Густя достала из материного сундука старые куклы. Каких только кукол не было у Густи! Золотоволосая Белоснежка в шикарном платье и серебряных туфельках. Шестеро (седьмой потерялся) гномов в чёрных бархатных фраках и красных колпачках с колокольчиками. Розовощёкий Петрушка в длинной сорочке — по белому полю синий горошек. Василиса Премудрая в цветном сарафане. Два голыша-двояшки. Плаксивая Дуня и весёлый гармонист Кузёмка. Всех не пересчитаешь. А хотя бы и пересчитал?..
Такой большой девочке, как Густя, пожалуй, стыдно уже было играть с куклами. Она и сама это понимала, поэтому доставала кукол из сундука только тогда, когда никого не было дома и не надо было ничего делать по хозяйству.
Густя так увлеклась игрой в куклы, что не услышала, как кто-то вошёл во двор. Оторвалась от игры только тогда, когда залаяла Кудла. Она посмотрела в окно и едва не упала в обморок от страха — трое фашистов вели её отца в дом.
«Наверно, узнали, что я была на Калиновой гряде, когда Данилка стрелял из пушки, — подумала Густя. — Пришли меня арестовывать… Я ничего не скажу, даже если меня будут бить…»
Убежать от фашистов было совсем просто: стоило открыть окно, вылезть на пристройку, оттуда соскочить в огород — и ищи ветра в поле! Но что тогда будет с её отцом? Фашисты заберут папу, посадят в тюрьму… Нет, уж если помирать, то вместе.
Густя отошла от окна, стала возле лестницы, что вела с мансарды в прихожую, начала слушать.
— Прошу, прошу, гер комендант, — услышала она отцовский голос.
— Данке шен, данке шен, — кто-то поблагодарил в ответ очень писклявым тоном, будто говорил мальчишка, у которого ломается голос.
Густя глянула вниз. В прихожей стояли немцы и её отец. Вот отец взял низкого, толстого немца под руку, повёл в зал.
— Будьте любезны, гер комендант, проходите, чувствуйте себя как дома, — приглашал отец, пропуская коменданта впереди себя в зал.
Густя не могла поверить ни своим глазам, ни ушам. Значит, отец вовсе и не арестован! Значит, он дружит с фашистами! Такого не могло быть. Но такое есть! Густя видела, как он брал под руку коменданта, слышала, как приглашал его чувствовать себя как дома.
— Густя, где ты? Встречай гостей, хозяюшка, — позвал её отец.
Густя хотела не отзываться, но она была очень послушная девочка, поэтому, вопреки своим чувствам, сошла вниз. Отец взял её за руку, подвёл к коменданту.
— Гер комендант, это моя дочь Августа…»
— Очень славная девочка, — сказал комендант и погладил Густю по волосам.
— А теперь, Густя, — приказал отец, — накрой стол, поставь рюмки и всё остальное. А я возьмусь за закуску. Прошу прощения, господа, что должен оставить вас ненадолго, но жены у меня нет, поэтому приходится вести хозяйство самому.
Когда стол был накрыт, Густя попросила у отца разрешения пойти к себе в комнату. Отец разрешил. Густя поднялась в мансарду, села на кровать и задумалась. Почему отец в начале войны ругал фашистов, а теперь сидит с ними за одним столом? Почему он так изменился? Что будет дальше? И будут ли с ней дружить Максимка с Данилкой, когда узнают, что её отец перешёл к немцам?
Думала-думала Густя, но так ни до чего и не додумалась. Дождалась, когда фашисты, напировавшись, отправились в свою комендатуру, и пошла к отцу.