Ветер, солнце и орла.
Улетел орел давно;
Солнце скрылось за горой;
Ветер после трех ночей
Мчится к матери своей.*
Заболела душа. Где-то в груди, под сердцем, там где, я думала, осталась только пустота.
И захотелось плакать. Слезы текли по щекам. А я пела. Пела, чтобы тот незнакомец не узнал, как больно мне стало от его одной-единственной просьбы.
Песня стихла. Я молчала. Он - тоже.
- Вам понравилось? - робко спросила я. Не удержалась - голос сорвался. Выдала себя.
- Да, - шепотом ответил он. - Вы плачете?
- Да, - всхлипнув, ответила я.
- Я тоже.
Я отвела руку от лица. Посмотрела на камыш. Туда, где мнился мне его голос.
- Закройте глаза, - подавшись вперед, попросила я. - Закройте и не открывайте, пока я не скажу.
- Почему?
- Потому что вы не должны увидеть русалку. Даете слово?
- Клянусь, - просто ответил он.
- Ждите.
Я подхватила босоножки и вскочила с пирса. Прошла по тропинке, не задев ни тростинки, обошла заросли и замерла перед машиной, стоявшей на спуске к реке. Не видно было ни номеров, ни цвета, только темный массив силуэта, перечеркивающий звездную гладь речки. Осторожно я спустилась по склону.
Мой незнакомец стоял у берега, спиной ко мне и лицом к реке. Высокий, широкоплечий. Что я ещё могла разглядеть? Его руки в карманах брюк. Рукава рубашки закатаны до локтей.
- Я здесь.
- Я знаю, - тихо ответил он.
Осторожно я коснулась его руки - провела пальцами по предплечью - от запястья до локтя и выше. Сжала плечо. Сильный. От него пахнет морем.
Я замерла перед ним, силясь запомнить его лицо. Смотрела и не могла насмотреться.
- Понравился? - он улыбнулся.
- Да, - выдохнула я ему в губы и поцеловала.
Он не поднял рук, не обнял меня, и это было правильно. Он не мог удержать меня сейчас, он не посягал на мою свободу.
И все же... Он будто делился со мной теплом, невысказанным чувством, болезненной нежностью. Я теряла мир в его поцелуе.
Я, наконец-то, могла дышать.
Где-то в селе залаяла собака. Я вздрогнула и отступила назад, прямо в воду. Он потянулся за мной.
- Не открывайте глаза! - испуганно закричала я. - Пожалуйста!
- Не открою. Спасибо вам, - он попятился, оставшись верен своему слову. - А я думал, чудес не бывает.
"Я не чудо", - мелькнуло в голове. - "Я - чудовище".
Но зачем человеку, с которым мы никогда больше не встретимся, это знать?
Я пробежала мимо него, до машины, и только, укрывшись за ней, обернулась и крикнула:
- Открывайте глаза, мой принц!
И дала деру в село.
Бродить по окрестностям мне больше не хотелось. Домой идти - тем более. Я свернула на узенькую улочку, заглянула за забор. Баба Маша не спала - гадала на крупе, рассыпав пшено по столу. Я просунула руку через щель в заборе и открыла калитку. Заперла, прошла к крыльцу. Дом баб Маша никогда не запирала. Не поднимая головы, спросила меня строгим голосом:
- Что опять натворила, бедовая, если в ведьмино время шляешься?
- Платье Марине испортила, колыбельную на реке спела, незнакомца поцеловала.
- Узел завязала, - баб Маша кивнула.
- Чего?
- Чай наливай и садись. Пшено мне поможешь перебрать.
Я удивленно посмотрела на стол.
- Я думала, вы гадаете.
- Кому? Себе что ли? Что я о своем веке не знаю? Каши хочу с утра. А ночью не спится.
- А переночевать у вас можно?
- Отец знает?
Я замялась.
- Нельзя, - сухо заметила бабка. - За платье сама отвечать будешь.
Спорить с баб Машей - все равно, что с деревом говорить. Не ответит и всё. Состроив кислую мину, я поставила перед собой кружку с ромашковым чаем и сама села за стол.
Мы перебирали пшено до третьих петухов, а потом баб Маша поднялась выгонять кур и меня заодно.
- Спи иди. Давай-давай. Сама натворила - сама и ответ держи.
Вернулась я, конечно, через старую калитку. Тихонько пробралась через сад до крыльца. У гаража стоял старый, как мир, серый мерседес. Я хмуро оглядела бедолагу - машина показалась знакомой. Может, кто-то из подруг мамачехи купил себе эту рухлядь? Ума-то хватит.
В доме внизу никого не было, зато наверху орала Марина.
Ага, платье нашла. Захотелось улыбнуться, но тут краем глаза заметила спускающихся с лестницы двух женщин - понятия не имела, кто они, но посмотрели эти дамочки на меня взглядом коршунов. Сдохнуть со страха - нашли кролика. Я скинула босоножки и прошла мимо незнакомок на второй этаж с гордо поднятой головой. Сколько ещё я встречу сегодня чужих людей в нашем доме?
- Господи, да какая теперь разница, Славик? Не одену я его теперь, смотри на эту тряпку, сколько хочешь!
- Так. Сейчас поедем в салон, и купим...
- Ну что... Что купим...?!
- Так... Не плачь, я сейчас... Вернусь... Я сейчас этой зассыхе...
Я благоразумно спряталась за дверью ванной, когда отец промаршировал по коридору на мой чердак. Забарабанил по дверце люка.
- Светлана! Светлана, открой немедленно!
"Нет, батюшка, идите вы к черту со своим цветочком аленьким", - я уже чесала в его кабинет, где хранилось платье. Когда туда поставили манекен, я уже точно знала, что легко и просто смогу испортить одной женщине, жадной до чужих денег, день её фальшивой свадьбы.
Только все равно баланса достичь не удалось - она портила мне целую жизнь.
- За что это? За что, Кирилл?! Что я ей сделала? Всем же лучше будет, всем! Все в лучшую сторону изменится, Кир!
Я положила ладонь на ручку двери.
Что ещё за Кирилл?
- Как сказать... А ты не считаешь, что для неё эти изменения более чем стремительны? - бесеняче спокойном для ситуации голосом произнес некий мужчина.