- Я…
- Идиоты! – возопил ветврач, грохнув кулаком по столу. У меня создалось впечатление, что он и до Яшкиного тоста был уже на подогреве. – Любому дураку ясно, что это объективные космические процессы! Что происходят они в истории Земли постоянно! И вовсе не от коровьего дерьма теплеет, и ни от его отсутствия малые ледниковые периоды случаются! Понимаешь?
- Мм..
- А веришь, что человек – суть бактерия, перерабатывающая продукты жизнедеятельности планеты? Нефть там, газ…
- Оставь, Микола, - хлопнул его по плечу председатель. – Я верю! И в потепление, и в нефть, и в бога, и в чёрта, и в партию, и в правительство. Давай за веру! Ибо, как сказал древний грек Демосфен, кто чего хочет, тот в то и верит.
- Хрень сказал твой Демосфен, - заявил Микола, опрокидывая рюмку. – Невозможно поверить в невозможное.
- А вот Льюис Кэрролл, - вставил я свои пять копеек, - считал, что поверить в невероятное несложно. Надо просто немного опыта и тренировки перед завтраком.
- Уж чего-чего, - мрачно буркнул Ильбек, - а опыта веры в невероятное у нас здесь у всех хоть завались…
- Ну, что за разговоры, право слово! – подпрыгнул суетливо глава. – Давайте лучше выпьем. Ты вот, Ильбек, лучше бы рассказал гостю нашему, что у нас в поселении скоро не племрепродуктор, а целый племзавод будет. Это нашему корреспонденту будет гораздо познавательнее! Да пригласи его скотников поснимать, баранов племенных…
После первых двух поллитр за столом воцарилось милое, задорное оживление. Разговор тёк, бурлил, клокотал, взрывался бурным смехом, и даже унылость ветврача как-то растряслась, и темы его глобальные стали поживее и обсуждались с большим интересом.
Вполне себе довольный жизнью, я закурил у открытого окна, обозревая засаженный циниями дворик конторы. Совершенно ясное небо растекалось над степью вечерней духотою, краснело закатом, обещая на завтра жару и ветер. Сейчас над землёю висела тишь.
Внезапное дуновение из окна приятно охолодило мою взмокшую спину, пахнуло озоном, прошуршали листьями смородиновые кусты. Я высунулся из окна – ни облачка! Пожал плечами, опустил глаза…
Среди циний стояла девушка. Она улыбнулась и помахала мне рукой.
- Кто это? – спросил я у подошедшего с сигаретой Ильбека. – Такую фею у себя в глуши вырастили и прячете от людей.
Тот нахмурился.
- Ничего особенного, - сказал отрывисто. – Девка как девка.
За столом примолкли, уставившись на меня.
- Что? – я развёл руками.
Может, сморозил чего не того?
- Ну, - председатель хлопнул себя по коленям, поднимаясь, - пора по коням. Иначе тебя, Микола, жинка в хату не пустит. Будешь опять в картошке звёзды считать. Возьмёшь, Ферапонтыч, корреспондента?
* * *
На топчане, под раскидистою грушей, где, по моему настоянию, мне постелили, оказалось ничуть не легче, чем в доме. Дневной зной сменился горячей духотой, тяжелой и влажной.
«Парит, будто перед грозой», - думал я, крутясь с боку на бок.
Измучившись вконец, закурил. Среди деревьев сада мелькнуло белое пятно. Я присмотрелся пристальней в свете яркой луны… Она стояла неподалёку, за грядками, в том же светлом сарафане на бретельках, с теми же текучими прядями соломенных волос – тонкая, белокожая, призрачная…
Я глазел на посеребрённое луной видение, забыв о зажатой в пальцах сигарете, пока та не куснула ревниво кожу. Ругнувшись, раздавил её пяткой, натянул джинсы и полез осторожно через грядки.
Вблизи она казалась ещё более эфемерной: казалось, дотронься – растает. Девица задумчиво погладила меня по щеке, улыбнулась и, взявши за руку, потянула за собой. Дух дождевой свежести окутал меня, обдав звенящей прохладой. Я даже вздрогнул, чувствуя как по рукам снизу вверх ринулись мурашки.
Мы вышли за калитку, прошли, будто во сне, по пустым серебряным улицам спящего посёлка на речной крутояр. Луна сверкала и брызгала светом на дышащей глади воды. Пахло сопревшими за день травами и пылью. Она глубоко, с наслаждением вдохнула и, приподнявшись на носки, поцеловала меня. Поцелуй был лёгок, невесом и бестелесен, но отчего-то сладок безмерно. И желателен, как глоток воды для пересохшего горла. Я потянулся к ней, осторожно смыкая руки вокруг её гибкой фигурки.