Красавица своей красой
Не век красуется, блистая:
Клеймят безжалостной рукой
Недуг, забота, старость злая;
Одна цветет, не увядая,
Что мною всем предпочтена;
Как в ней краса всегда живая,
Моя любовь – навек одна.
Кто ж прославляемая мной?
Знай – добродетель то святая,
То нимфа, что с высот звездой
Горит, влюбленных призывая:
«Ко мне, ко мне! – гласит благая. —
Кто любит, – тех я жду, юна.
Ко мне! – взывает, не смолкая: —
Моя любовь – навек одна».
Властитель! Даст усладу рая
Тебе, бессмертная, она, —
И скажешь, душу раскрывая:
«Моя любовь – навек одна».
Луиза Лабе (1522–1566)
«Живу и гибну: то горю в огне…»
Живу и гибну: то горю в огне,
То в проруби тону; и сплошь страданье,
И сплошь восторг – мое существованье;
Мягка и жестока судьба ко мне.
И смех, и плач владеют наравне
Моей душой – как счастье и терзанье;
Я зеленею в пору увяданья.
Мой добрый час – со мной и в стороне.
Так и ведет меня любовь шальная
Своим путем; когда я горя жду,
Вдруг радость наступает всеблагая.
Едва поверю, что она – без края
И без конца, как, на свою беду,
Вступаю вновь в лихую череду.
«Доколь, о невозвратном сожалея…»
Доколь, о невозвратном сожалея,
Глаза еще способны слезы лить,
А голос – не срываться и таить
Рыданья, песню о тебе лелея,
Покуда пальцы, струнами владея,
Хранить умеют сладостную прыть,
А разум – лишь тебя боготворить,
Не ведая иного чародея,
Живу и жить хочу; но если рок
Иссушит глаз моих горючий ток,
Надломит голос мой и свяжет руки,
Чувств выраженье запретит уму,
Смерть призову во избежанье муки:
Да канет день мой в вековую тьму.
«Целуй меня! целуй еще и снова!..»
Целуй меня! целуй еще и снова!
Еще один сладчайший подари!
Еще, еще… Тебе за каждый – три
Наижарчайших – возвратить готова.
Печален ты? От бедствия такого
Спасут лобзанья – их благодари!
Обмениваясь ими до зари,
Мы будем одарять один другого.
Так, двое прозябавших, в мире сем
Двойную жизнь друг в друге обретем.
О, не суди за то, что речи – смелы!
Мне плохо в тишине и взаперти,
И счастья не могу себе найти,
Пока не выйду за свои пределы.
«Пока в глазах есть слезы изливаться…»
Пока в глазах есть слезы изливаться
И час с тобой, ушедшим, изживать,
А голос мой силен одолевать
Рыданья, стон, хоть еле раздаваться;
Пока рукой я в силах струн касаться,
Все, чем ты мил, хоть скромно воспевать,
Пока душа тебя лишь познавать
Единственно желала б научаться, —
На миг еще не склонна умереть.
Но чуть пойму, что взор мой стал слабеть,
Что голос глух, а бег перстов как сонный;
Что разум мой теснит земная сень
И в нем нет сил явить восторг влюбленной,
Смерть умолю затмить мой белый день.
Жоашен дю Белле (1522–1560)
«Мне ночь мала, и день чрезмерно длится…»
Мне ночь мала, и день чрезмерно длится.
Бегу любви – за ней спешу без силы,
К себе жесток – пощады жду от милой,
И счастье пью в мученьях без границы.
Свой знаю прок – лишь бед могу добиться,
Желанье жжет – боязнь оледенила,
Хочу бежать – не двинусь, кровь застыла,
Мне тьма светла, а в свете тьма таится.
Я ваш, мадам, при этом сам не свой,
На воле плоть, но чую, чуть живой,
Что сердце, пережив темницы мрак,
Лишилось сил и одряхлело вдруг,
И вот в меня нещадный целит лук
Тот древний мальчуган, что слеп и наг.
К лютне
Ты, Лютня, зло умела превозмочь,
Когда, сражен изменчивостью рока,
Из-за любви красавицы жестокой
Вздыхал я здесь, томясь и день и ночь.
Жить без тебя, о Лютня, мне невмочь,
Отрада дней счастливого истока,
Утешь меня и в старости глубокой,
Жар лихорадки отдаляя прочь.
И в награждение за благо это,
Когда мой дух для будущего света
Покинет скоро здешние края,
Жрецом фракийским в небо вознесенный,
Тебя, о Лютня, обещаю я
Поставить рядом с лютней Аполлона.
Пьер де Ронсар (1524–1585)
«Пойдем, возлюбленная, взглянем…»
Пойдем, возлюбленная, взглянем
На эту розу, утром ранним
Расцветшую в саду моем.
Она, в пурпурный шелк одета,
Как ты, сияла в час рассвета
И вот – уже увяла днем.
В лохмотьях пышного наряда —
О, как ей мало места надо!
Она мертва, твоя сестра.
Пощады нет, мольба напрасна,
Когда и то, что так прекрасно,
Не доживает до утра.