Пылающая Башня
Вступление
Кучер гнал четвёрку упряжных коней не жалея кнута. Ему в спину хлестали потоки холодного ливня. Завывающие порывы ветра норовили сорвать с головы старую шапку. В эти проклятые времена, времена войны, раздора и грабежей, измены и предательства, смены эпох и королевских династий, каждый мог рассчитывать только на себя. Владеть тем, что лежит в карманах и бежать, не останавливаясь…
Кучеру не стоило останавливаться на том постоялом дворе, и вообще не стоило пытаться покинуть край, охваченный войной на своём дилижансе. Слишком большой, слишком приметный, и полная упряжка в четыре ещё вполне приличного вида лошадок не могли не привлечь неприятности. И вот результат — дилижанс реквизирован непонятным вельможей в сутане. Попытка убежать, завидев в дверях трактира вооружённых людей привела к разбитому лицу и отбитым рёбрами. И все одно — эта бесконечная дорога, петляющая меж самых мрачных закоулков проклятого леса. Тут, в Темнолесье и в добрые времена хватало всякого… То разбойники балуют, то инквизиция ловит очередного малефика, то наёмники графа ищут лихоимца, зарезавшего очередного мытаря. И так было всегда, сколько кучер себя помнил…
Стой! Стой кому говорят! — грубый окрик и тычок в спину, прервал горестные мысли кучера. Свиснув, кучер натянул поводья, отчего, четвёрка лошадок недовольно зафыркала и с куда большим энтузиазмом начала постепенно замедляться. Дилижанс медленно выезжал из-за поворота на большую лесную поляну, на которой сходилось две единственные проезжие дороги в этом забытом всеми богами лесу. В центре росло огромное дерево, которое двуногие обитатели леса давно приспособили как указательный столб, место встреч и мелкого мена. Перед деревом уже стояли трое из десятка всадников, сопровождавших вельможу и молча смотрели на труп, висевшей на самой толстой ветви что была ближе всех к земле…
Дилижанс окончательно остановился. Скрипнув, дверца приоткрылась и к ней тут же направился старший из всадников.
— Что там сержант? — резкий, требовательный голос развеял гнетущую тишину.
— Труп господин, точнее висельник. — спокойно ответил сержант, умело спрыгнув на землю и взяв своего коня под уздцы.
— Так-так… Давайте-ка взглянем, чем нас порадует этот день… — задумчиво проговорил вельможа, выходя из дилижанса. За ним в проёме пассажирского отделения показался щуплый молодой человек в серой монашеской рясе. Неловко спустившись с приступка, служившего в дилижансе ступенькой, монах раздражённо протёр тонзуру и нервно накинул глубокий капюшон на голову.
— Господин, в этом лесу останавливаться может быть опасно… Братья в монастыре говорили, что тут водятся не только дикие лесные твари… но и двуногие служители тёмных сил… — монах трусливо оглянулся, пряча от дождя кожаный планшет для бумаг за пазуху и суетливо засеменил следом за вельможей.
— Братья из Шехта говорили — продолжил монах, на ходу пытаясь одной рукой подтянуть полы рясы, что в этот лес бежали еретики из тех, кому промыслом Нечистого удалось ускользнуть из окрестностей Шехта полторы седмицы назад. Говоря это, монах сотворил знак веры — защитный круг, после чего поспешно схватил медальон висевшей на груди поверх одежды и приложил его к губам. Край рясы выпавший при этом из рук, в то же мгновение был безнадёжно заляпан грязью из ближайшей лужи.
— Господин, ваш секретарь прав, здесь может быть небезопасно. Три дня назад нам попался бродяга вызвавший подозрение. При досмотре у него обнаружили клеймо Нечистого выжженное на груди… — сержант задумался на мгновение и продолжил.
— Бродяга оказал ожесточённое сопротивление при попытке задержания. Допрос на месте не дал никаких результатов. Казалось, боль от ударов и порезов его только… придавали ему сил. И только огонь смог сломить волю еретика. Сержант спокойно обвёл взглядом поляну проверяя расположение бойцов. Все вроде было в порядке — двое у дилижанса, трое в центре поляны, остальные рассыпались вокруг и наблюдают за окрестными зарослями.
— Что показал допрос? — спокойно спросил вельможа, на ходу доставая из внутреннего кармана монокль завёрнутый в шелковый платок.
— Почти ничего. На вопросы железом еретик отвечал нечестивой бранью и проклятьями, вопросы огнём привели его в буйное бешенство. И нам пришлось… Очистить его пламенем. — уклончиво ответил сержант. Они почти подошли к висевшему на дереве телу.
— Проклятия? И чем же он грозил вам? и от чьего имени? — с ироничным любопытством продолжил вельможа. — Как обычно неминуемой гибелью и карой Нечистого?
— Не совсем…
Тем временем троица подошла к месту казни. В центре поляны возвышалось огромное, старое дерево. Его кора, потрескавшаяся от времени и скверной погоды что так часто обрушивала своё ненастье на этот проклятый богами край, местами гнила и осыпалась. Мощные ветви древа раскинулись во все стороны, пытаясь уловить хоть малую толику солнечного света, с каждым годом жизни становясь все шире. На одной из нижних ветвей толщиной в бедро взрослого мужчины висел мертвец.
— Барталамео, готовься вести записи. — после небольшой паузы спокойно приказал вельможа, — осмотр предполагаемого места проведения ритуального жертвоприношения, — вельможа достал золотую цепочку, один конец которой пристегнул к символу своего ордена, золотому амулеты в виде пылающей, латной перчатки, сжатой в кулак, деснице гнева божьего, второй конец цепочки увенчанный замысловатым креплением, занял положенное ему место в оправе монокля, после чего тот слегка засветился золотистым сиянием.
Монах закрутил головой, пытаясь найти место, укрытое от дождя. Вести записи в такую погоду — дело неблагодарное. Лучшее, что обнаружилось на поляне — бугристый корень дерева, уходивший в толщу земли и хоть как-то укрытый от небесной влаги, ещё не до конца увядшей кроны дерева. Свернув втрое полу рясы, Барталамео попытался по удобнее утроиться на этом импровизированном табурете и достал из-за пазухи планшет для бумаг и тубус с письменными принадлежностями.
Я готов магистр. — Уныло доложил монах, приступив к заполнению очередного в его жизни документа.
— Пиши: тринадцатый день, седьмого месяца, года тысяча четыреста семьдесят третьего от обретения святых даров. Осмотр проводит старший дознаватель ордена Искореняющих Ересь, магистр Альфред Ноэль. При осмотре применяется "око истины". Место — поляна с перекрёстком дорог на окраине Темнолесья. Время — полдень. — Магистр Ноэль надел монокль и продолжил.
— В центре поляны расположено дерево. На дереве труп человека, повешенного на верёвке за шею. Тело висит невысоко, практически касаясь земли пальцами ног. Труп несёт на себе следы пыток и насильственной смерти. На трупе имеются остатки кожаной одежды и нательного белья, — взяв небольшую паузу, магистр неторопливо обошёл висельника по кругу, осматривая тело через мерцающий монокль и продолжил:
— Визуальный осмотр выявил следующее: тело принадлежит мужчине средних лет. Волосы тёмные с проседью. Рост — выше среднего. Цвет глаз установить не представляется возможным по причине отсутствия оных. На лице следы побоев и ожоги… Видимо глаза выжгли в процессе пыток. — магистр снова замолчал, задумчиво проводя моноклем вдоль груди повешенного.
— Так — так… это не пиши, — замешкавшись на мгновение, дознаватель взял монокль в левую руку, достал из-под рясы, и ловким движением разложил железный стек примерно два локтя длиной. Мгновением позже и, видимо что-то для себя решив, Ноэль кончиком стека медленно и аккуратно откинул пропитавшийся кровью край нательной рубахи с груди повешенного.
— Барт, пиши: на груди убитого, в районе сердца, обнаружены следы среза кожного покрова. Размерами… примерно в две ладони взрослого мужчины. Око истины выявило присутствие следов магической октаграммы…
— Октаграмма? — прервал вопросом монолог магистра сержант, внимательно наблюдавший за осмотром тела.
— Да, сержант, октаграмма — восьмиконечная звезда, используется в ритуалистике для сотворения печатей. Символ единение всех первоначал. — без запинки ответил за магистра монах, не отрываясь от ведения записей. Барталамео хорошо знал своего начальника и наставника. Тот не терпел, когда его перебивают и просто на дух не переносил, если кто-то пытался мешать ему в процессе работы.