— Вы даже не спросили, для чего это, — его глухой и какой-то недовольный голос удивил меня.
Посмотрела на худощавого раба перед собой. Высокий в темно-коричневом балахоне, из-под капюшона на меня смотрели большие желтые глаза.
— Я помню тебя, ты был в храме, — оживилась я, потирая кольцо. — Рашит, ведь так?!
— Этот травяной настой поможет вам расслабиться и принять господина, — серьезно сказал он мне, проигнорировав мой вопрос.
Щеки опалило жаром. Даже рабы не хотели считаться со мной… Отвернулась от него.
— Мэрн будет здесь?! — тихо спросила повернувшись к нему, чтобы никто не услышал.
Я жутко нервничала, жадно ожидая от него ответа. Он должен это знать.
Мужчина серьезно посмотрел на меня:
— Не знаю, моя госпожа. Этого мне не известно, но на вашем месте я бы не рассчитывал на его снисхождение и придерживался бы своего хозяина.
Хозяина?!
Ошарашено смотрю на него.
— Ты не на моем месте, — крикнула я, разозлившись на него.
Многие стали оборачиваться на меня, а мне было уже плевать. Я не знала, что мне делать, если мэрн не придет. Я не смогу лечь под него. Под этого зверя! Посмотрела на того, кто, как мэрн вальяжно восседал на своем ложе.
Мэрн… ведь так к нему обращались в тот день его воины.
Иштар лишь сощурил свои темные, как ночь глаза, выгнув бровь.
Рашит ускользнул от меня, стоило мне только отвернуться. Я стала метаться из стороны в сторону, отчаянно кусала свои губы, тревожно осматривалась по сторонам.
Волосы продолжал трепать прохладный ветер, от горящих факелов они ярко переливались, как золото, ослепляя черным блеском. Ярко-красные полоски на моем смуглом лице мерцали серебряной пылью, холодя кожу на скулах. Нервно схватилась за свои серьги, что свисали застывшей изогнутой лентой до самых плеч, их гибкий металл серебристыми нитями вплетал в себя насыщенно зеленые камушки, точно в ажурную паутину.
Волна мурашек прокатилась по всему телу, когда неожиданно над самым ухом прозвучало…
— Самое время начать, — нетерпеливо прохрипел жрец.
От растерянности и бессилия глаза наполнились слезами.
— Нет! — взвыла я.
Полуголые девушки за спинами собравшейся толпы вырисовывали ладонями вырывающиеся огненные ленты. Подкидывали острые сабли к ночному небу, прогибаясь в спине, успевали ловить их в воздухе над своей головой. Яркое пламя факелов как перебродившее вино искрилось, шипело, взрывалось.
Музыканты сильнее ударяли по барабанам.
Иштар поднялся со своего места.
— Древние, молю… — растерянно смотрю на жреца, мотая головой.
Удар барабана. Вжимаюсь поясницей в холодный алтарь.
Сердце зашлось, как гулкие удары по барабанам, до боли знакомый аромат свежей прохлады ворвался в мою грудь.
Не могла поверить. Стала искать его глазами. Этот запах мог принадлежать только одному мужчине — Витару. Он здесь.
Эрны покорно расступались перед ним, пропуская мэрна вперёд. Обернулась к нему, встречаясь с ним взглядом. В них застыла холодная ярость и истинная жестокость. Из моих легких вышибло весь воздух. По щекам заструились слезы от счастья, от облегчения, от того, что меня услышали боги. Зажимаю ладонью рот от вырывающего всхлипа. Делаю робкий шаг в его сторону. Замираю, когда вижу Торию, чья рука спокойно лежит на сгибе его локтя. Ее ярко-синее платье стекало в песок, подчеркивая холод ее льдистых глаз. Хватаюсь за алтарь, жмуря глаза, чтобы не кружилась так сильно голова от нахлынувших эмоций. Испуганно оглядываюсь на Иштара. Он застыл на месте с чашей вина в руках, сжимая ее до белых костяшек… На его лице проступили желваки, а глаза горели диким огнем.
Делаю короткий вздох.
Иштар прикрывает глаза, едва отрицательно мотнув головой.
Рванула к Витару, запутавшись в своем платье, рухнула в песок прямо у их ног. Слезы струились по моим щекам, не переставая. Как это выглядело со стороны, уже не имело никакого значения, все, что мне было дорого и ценно, у меня отняли. Остался только брат, ради которого я пыталась еще жить. Не будет меня, не станет и его. Поднимаю глаза на мужчину перед собой в ослепительно белом камзоле, хватаюсь за край его одежды:
— Витар меня оклеветали, клянусь… — всхлипываю я.
Хлесткая пощечина обожгла мое лицо, — да как ты смеешь, подстилка ублюдка, трогать его своими грязными руками, все уже знают, как и где тебя брали, — зашипела на меня его жена.