Харди прерывисто вздохнул.
— Его не отпустят?
— Отпустят, так я его прикончу, — ответил Харди, осторожно прикоснувшись к моей щеке, — тебе больно?
— Не очень, терпеть можно. Огнестрельных ран у меня еще было.
— Кость немного задета, царапина, не больше. Я тебя заберу дня через два.
— А что газеты, все будет оглашено на всех перекрестках?
— Нет, да какая разница, забудь, — он смотрел на меня с незнакомым мне странным выражением лица. В его глазах не было того желания, которое было для меня постоянным знаком нашей связи с ним, что-то совсем иное было в них. Я вспомнил «Братьев по крови».
— Оставайся со мной, — попросил я. — Всю ночь.
— Конечно, — ответил он. — Я не уйду. Джимми тут приехал, топчется у дверей. Не хрен ему тут делать.
— Впусти его, — возразил я.
— Это он виноват, меньше выебываться надо было.
— Нет, он не виноват.
Харди встал и подошел к двери, Джимми осторожно заглянул.
— Заходи, — предложил я.
— Стэн, — он подошел и сел рядом под пристальным взглядом Криса, — это просто дикость какая-то. Зачем он это сделал?
Харди подошел и сел с другой стороны постели.
— Не любит педерастов, — пояснил я, заметив, как Харди передернуло от очередного повторения этой фразы.
— Мерзавец, — Джимми положил ладонь на мою лежавшую поверх одеяла руку. — тебе нельзя никуда без Айрона, больше этого не должно повториться. Я тебе хотел сказать, что ты прав, название что надо, это я придурок.
— Да ну, не важно, Джим.
Харди остался на всю ночь. Ночью боль усилилась, словно в плечо всадили раскаленное железо. Стало легче после укола. Я боролся со сном. Глаза слипались. Крис уговаривал меня заснуть.
— И не уедешь никуда, — с сожалением рассуждал Крис, — альбом записывать надо, и эти двое кретинов приставлены к нам.
— Ты поговори с Хайнцем, — попросил я, — он должен его допросить как следует, я не думаю, что все так просто.
— В каком смысле, — Харди удивленно посмотрел на меня.
— Он не просто так меня замочить решил, он собирался это сделать вполне намеренно, Крис, — пояснил я.
Харди отошел к приоткрытому окну и закурил. Я попросил его дать мне тоже сигарету. Он поднес ее к моим губам. Я затянулся и подумал о том, что Хауэр должно быть порадовался бы глядя на все это.
— Странно все это, — заметил Крис, — как будто задались целью нас угробить.
— Может так оно и есть, — предположил я.
— Хрен им, — возразил Харди, — на Новый год уедем из города к черту.
Мне снова вспомнилась наша первая ночь и строки, которые я читал ему:
Крест Диего Эрреры. Подарок Криса занимает меня так же, как Хауэра занимала Звезда Почетного Легиона. Моя болезнь, плохо заживающая рана на плече, бессонница, — все это только еще больше заставляет меня задаваться вопросом, на который, кажется, нет и не может быть ответа — Что есть Пылающая комната. У каждого из нас есть своя Пылающая комната. Ее стены залиты жидким пламенем, оно течет и переливается, оно прилипает к коже, как одежды, пропитанные кровью Несса, и их нельзя отодрать иначе, чем вместе с кусками плоти. Если я еще могу молиться, то моими святыми заступниками могут быть только Конрад и Хауэр, едва не убившие друг друга из-за любви, запретной и сжигающей. Вместо того, чтобы еще раз сказать себе: «Держи себя в руках», меня тянет сказать совсем иное: «Дай себе волю, и пусть будет что будет». Наступающий год пугает меня. Я не могу заставить себя работать, а это необходимо. Контракт обязывает. Меня тяготит постоянное внимание и заботы Харди о моем здоровье, Айрон, дежурящий внизу. Единственное утешение — Чани. Собака чувствует состояние человека. Он приходит ко мне и кладет голову на колени. Крис мечется из угла в угол. Пьет, курит и названивает по телефону весь день. Репетиция отменена из-за Арчи. Джимми приехать отказался. Я не могу забыть историю с фотографиями, смотреть на них я не хочу. Крис не стал настаивать, он от них в восторге. Иногда мне вспоминается его вопрос, после нашей партии в бильярд, не извращенец ли он. Извращенец каждый из нас, каждый, кто пришел в этот мир со своими мечтами и надеждами, в этот мир, не приспособленный ни для их исполнения, ни для их умерщвления. Он принуждает нас с ними жить. Невыносим не миг полноты, невыносим по-настоящему лишь момент опустошения, мой друг этого не понимает. Он даже во сне продолжает купаться в огненной реке своих желаний.