— Об отце Хью при дворе говорят только хорошее. Все в один голос утверждают, что он благотворно влияет на принцессу.
— Конечно, он очень обходительный, и манеры у него безупречные, а его мать — могущественная маркграфиня. Не хотел бы я стать его врагом. Однако все его влияние пропадет втуне, если принцесса Сапиентия не станет преемницей своего отца.
— Я его недолюбливаю из-за того, что он мерзко обошелся с Лиат, — пробормотал Алан.
Лавастин скептически вздернул бровь и сказал:
— Ты знаешь об этом только с ее слов, а она — всего лишь «орлица» без роду и племени. В любом случае, если она и впрямь была его рабыней, он мог делать с ней все, что пожелает. — Ни страхи Лиат, ни ее жизнь графа не интересовали. — К тому же у этой «орлицы» есть странный дар. Если посчитаешь нужным, приглядывай за ней. Возможно, она нам еще понадобится.
Принц Санглант отошел к реке, подальше от убитого им кабана. Его эскорт, не уверенный, чего можно ожидать от господина, держался на почтительном расстоянии, хотя и отделился от отряда Сапиентии. Принц стоял на крутом берегу, у самого обрыва, и смотрел вниз, на реку. Рыбаки остановились, чтобы посмотреть на вельможу и его роскошную свиту — видно было, что такое развлечение им выпадало нечасто.
— Он сейчас спрыгнет вниз, — внезапно сказал Алан. И, словно услышав его слова, хотя такое казалось совершенно невозможным — слишком далеко он стоял, — принц начал спускаться вниз. Он заскользил по крутому обрыву к воде.
Придворные из свиты Сапиентии начали перешептываться. Они уже много раз такое видели: принц был словно одержим манией чистоты. Но раздеться при таком количестве придворных… Немыслимо так уронить честь и достоинство, дарованные правом высокого рождения. Только простолюдины, купаясь или работая в жаркий день, снимали с себя одежду.
Принц разделся и, оставив одежду на берегу, нырнул в воду. Все тело у него было испещрено белыми шрамами, но теперь по крайней мере он не выглядит таким изможденным. В плену Санглант настолько отощал, что Алан легко мог пересчитать у него все ребра.
Ветер переменился, и до Алана донеслись слова отца Хью, который мягко увещевал принцессу:
— Увы, в некоторых отношениях он ведет себя как настоящий пес — готов прыгнуть в воду, если его не остановить. Пойдемте, ваше высочество. Это непристойно.
Сапиентия вместе со свитой отступила обратно к лесу, на поляне остались охотники, которые собирались освежевать тушу убитого зверя. Впрочем, некоторые дамы не удержались и несколько раз оглянулись, желая получше рассмотреть принца.
Лавастин вздохнул. В свите короля наметилось движение. Некоторые всадники, вернее всадницы, присоединились к принцессе Сапиентии, а остальные, в том числе и сам король, спешились.
— Пойдем, — сказал Лавастин и махнул рукой сопровождающим. — Я возвращаюсь к королю. Алан, тебе надо решить, с кем ты будешь.
К этому времени по меньшей мере десяток человек из свиты Сангланта спустились к реке, чтобы присоединиться к принцу. И даже сам король собирался забраться в воду, словно все произошло с его позволения.
Алан последовал за Лавастином, по дороге он помахал нескольким юным лордам, с которыми ему доводилось встречаться и разговаривать раньше. Стойкость бежала впереди, продолжая принюхиваться. Она зарычала, и к ней тотчас подбежал Страх.
Там, где берег становился пологим и можно было спуститься к реке, не рискуя сломать шею, слуги вырубали кустарник, чтобы король мог с подобающим величием добраться до воды. Принц под водой доплыл до противоположного берега. Выше по течению рыбаки перевязывали свои корзины, собираясь уходить. Завидев короля, который спустился на берег и, оставив одежду слугам, вошел в воду, они застыли как статуи. До свиты Сапиентии доносились смех и плеск воды.
— Ну что, сын, присоединимся? — спросил Лавастин, слезая с лошади. Но как только граф коснулся ногой земли, Ужас попытался оттащить его подальше от кустов, а остальные гончие подняли такой лай, что принц на противоположном берегу обернулся, а король Генрих приказал слуге подняться и узнать, в чем дело.
— Тихо! — прикрикнул Лавастин на собак, которые, поскуливая, вились вокруг него, скорее как щенки, напуганные грозой, чем как побывавшие во многих схватках гончие.
В кусты скользнула какая-то тварь. Гончие разразились лаем и рычанием. Ужас схватил графа за рукав и попытался оттащить от кустов, а Страх и Стойкость прыгали возле зарослей, скаля зубы и угрожающе рыча. Горе и Ярость держали оборону, а Ревность металась между кустами и графом, не решаясь оставить хозяина, но и не желая упустить врага.
Но в кустах никого не было!
— Тихо! — снова рявкнул Лавастин. Он не привык к неподчинению приказам.
Стойкость внезапно завизжала от боли. А остальные собаки пришли в такое неистовство, что слуги и дворяне, которые уже подошли к кустам, в страхе отпрянули. Псы носились вокруг кустов, а потом вдруг ринулись к реке и вдоль берега, словно преследуя кого-то невидимого.
— Алан! За ними!
Алан побежал за собаками, за ним последовал единственный слуга. Гончие устремились к каменистой полоске пляжа, вдававшегося в реку. Алан обернулся и увидел, что Лавастин осторожно спускается вниз по пологому берегу, как и другие придворные до него. Люди помоложе отважились последовать примеру принца и пустились через реку вплавь, король и его советники плескались на отмели и, вне всякого сомнения, обсуждали осаду Гента, эйка, последние сообщения о набегах куманов на востоке и предложения о браке с детьми короля, которые следовало одобрить или отклонить.
Гончие исчезли из виду, Алан перешел на быстрый шаг и вскоре увидел, что вся стая столпилась у самого края воды и громко лаяла, не решаясь, однако, войти в воду. На мгновение в волнах мелькнуло что-то белое, но Алан решил, что ему показалось, — на поверхности воды больше ничего не появилось. Хотя течение здесь было сильным, и вполне возможно, что это нечто просто унесло дальше. Постепенно лай собак перешел в рычание, а потом они и вовсе успокоились и теперь молча смотрели на текущую воду.
Ему почудилось или и в самом деле что-то шевельнулось в воде? Река на солнце сверкала жидким серебром и слепила глаза. Алан сморгнул набежавшие слезы, но не разглядел в волнах ничего, кроме неясного силуэта затонувшей лодки или просто комка водорослей, зацепившихся за камень.
Впереди — дом, колыбель его племени. Кто успел вернуться раньше него? Придется ли ему и его солдатам сражаться за право сойти на берег? Или он приплыл первым и предстанет перед Мудроматерью, чтобы она приняла решение?
В спокойных водах фиорда отражается голубое небо, только здесь его синева бывает такой глубокой. Вода такая гладкая, что каждое дерево на берегу отражается в ней, как в огромном зеркале. Вот зеркало потревожила гладкая и блестящая спина существа из морского народа, оно окидывает взглядом приближающуюся лодку, а потом, плеснув хвостом, уходит на глубину.
На запястье у него сомкнулись зубы, и, придя в себя, Алан посмотрел вниз — на Горе, который таким образом пытался привлечь его внимание. На берегу с ним остались всего три собаки, остальные убежали. Алан оглянулся. Слуга сидел, скрестив ноги и положив руки на колени, похоже, ждал он уже давно.
— Мой лорд! — Мужчина вскочил на ноги. — Остальные собаки вернулись к графу, я не знал, как их остановить. А вы были так погружены в себя, что я не решился вас прервать…
Отступив на шаг, он нервно покосился на собак: Горе, Ярость и Стойкость сидели и тихонько повизгивали, ожидая приказов хозяина. Стойкость лизала правую лапу, словно поранила ее об острые камни.
— Ничего. Все в порядке.
Алан присел на корточки и осмотрел лапу Стойкости. В подушечку глубоко вонзился острый шип, который и причинял боль. Алан успокоил собаку и, выдернув занозу, отбросил ее в сторону. Стойкость взвизгнула и снова принялась вылизывать лапу.
Алан все никак не мог выбросить из головы странный белый силуэт, который мелькнул в реке. Ниже по течению кверху брюхом всплыла рыба, потом другая, третья, четвертая. Все они были мертвы. Всех их уносило течением к морю. А выше по течению в воде неподвижно застыла белая тень.