Кашель отрезал трубки, которые присоединялись к аппаратуре, поддерживающей жизнь Рака, достал из кармана маленькое приспособление из резины с небольшой присоской на конце, поднес ее к глазам жертвы и рывком выдрал обе роговые линзы. Лиловый, проклятье! Некоторые традиционные действия он не выполнил: не снял украшения, оптическое оборудование и вообще все, что можно продать или обменять. Кашель опять засунул голову внутрь обиталища. Застоявшийся запах исходил от мочеприемника, который застрял возле рычага переключения передач. Оба сиденья блестели от грязно-желтого конденсата. Две маленькие цикады автосигнализации продолжали бесполезно трещать, перемигивались лампочки полудюжины странных приборов, установленных один над другим на дне ракушки, размеренно попискивал кардиочастотомер. С кончиной Рака его автомобиль должен был скоро прекратить существование, пусть даже и непонятным для Кашля образом. Он стукнулся затылком о капельницу, которая свешивалась с крыши над пассажирским креслом, из нее череда капель шла по прозрачной трубке к ошейнику. Жидкая субстанция завершала свое движение по механическим органам ракушки, питая медленный метаболизм сцепления, карданов, клапанов и поршней.
Ноги Червя уже не гнулись, и в уголках его губ появилась пенистая слюна. Кашель подал сигнал Пряжке заканчивать быстрее, он помог ему с осциллографом и склонился между сидений в поисках рычага, открывающего багажник. Шум заставил его поднять голову. Кашель глянул в окошко.
— Ты слышал?
— Да, черт возьми!
Кашель выскочил из машины, в то время как его компаньон пытался пристроить на сиденье Червя. Все пригнулись, стараясь спрятаться за распахнутой дверцей. Токсический удар лудоприна действует около часа, если только этот идиот не проглотил что-либо другое.
Шум нарастал. Было уже ясно: приближается машина.
Кашель осмотрел виадук, состоявший из громадных железобетонных пилонов: в пятидесяти метрах выше и в полукилометре впереди шесть съездов расходились веером. Три — на север, остальные — на юг. Машина должна была находиться практически над ними, она ехала медленно, на минимальных оборотах мощного мотора.
Казалось, обороты падали, машина притормаживала, загодя выруливая на одну из кривых, которые вели вниз. Автомобиль находился еще достаточно высоко, поэтому не было видно, как он сходит с рампы, но это вопрос нескольких секунд. Из-за ветра, который хлестал порывами по рампе и пилонам виадука, шум двигателя и выхлопа органических отходов звучал, будто урчание в животе.
Вонь дизеля, смешанная с человеческими испарениями. Трое скукожившихся в панике на земле. Кашель обнял помповое ружье и пополз под машину Рака, Пряжка последовал за ним, безуспешно пытаясь затащить вниз Червя, который, стоя на четвереньках, рассказывал, как ему хорошо.
Первая рампа перед ними оставалась пустой. Если машина решит съехать по ней, они точно попадут в поле ее обзора. Кашель закусил губу. Раки-отшельники не могут выходить из своих дорогостоящих ракушек: у них нет ног. Даже если им нужно покинуть авто, они перемещаются на руках или скачут на копчике, и то больше чем на два-три метра не могут отойти от машины, ведь именно такую длину имеют трубки, которые связывают их с медицинской аппаратурой, позволяющей питаться и дышать. И все-таки, думал Кашель, этот урод, возможно, вышел из машины, не выключая мотора, чтобы внезапно прыгнуть им на спину и, ухмыляясь, проткнуть их своими пластиковыми зондами. Эта картинка привела к выбросу адреналина, мозг Кашля работал теперь только для защиты, пока не спадет напряжение.
Проклятый Рак не мог быть ни настолько хитрым, ни настолько скрытным. Однажды, примерно десять — двенадцать лет назад, отец Кашля в силу обязанностей участвовал во вскрытии: два симбионта медленно умирали на его руках, испачканных жиром, черной смазкой и кровью, и маленький Кашель получил урок на всю жизнь. Поэтому ему было известно — пусть даже и приблизительно, так, как дети познают жизнь, — что значит быть атакованным машиной для диализа и искусственного дыхания: хрип и покрасневшие глаза под маской, пролежни на ягодицах и спине и сердце, которое улетает в аритмию на высоких оборотах мотора.
Рычание двигателя затихало двадцать секунд, а потом опять стало нарастать. Кашель старался развернуться в своем убогом пространстве под капотом; лежащий за ним Пряжка почти уткнулся носом в его подошвы. Автомобиль вновь приближался.
Завизжали покрышки. Выстрелы ударили по асфальту, окатив людей ливнем крошева. Примерно в тридцати метрах, недалеко от того места, где их застал врасплох Рак, покрытый грязью симбионт закрутил машину так, что заставил стонать резину. Он с ревом повышал обороты. Притаившись под машиной, Кашель видел в контражуре темный профиль водителя, перезаряжавшего ружье.