– Вот почему ваша общественная деятельность никак не отражается на жизни школы? – директриса глянула на меня поверх очков. – У нас предстоит концерт по поводу десятилетия школы, а вы отсиживаетесь в стороне, с такими-то талантами!
Конечно, отсиживаюсь! А кто рисовал декорации и занимался оформлением сцены? Видимо, маловато для Стародубовой будет.
– Вы, пожалуйста, продумайте, какие номера сможете подготовить для концерта, и родственников ваших привлеките. Сами знаете, у нас с мужчинами напряженка.
И эта туда же!
Хотела признаться, что парни мне не родня, но потом подумалось, что все эджеры в чем-то родственники. Несмотря на то, что от переходов за грань меня отлучили. Надеюсь, временно.
– Светлана Павловна, не знаю, смогут ли, у них работа сложная, это просто ребята на выходных ко мне погостить заходили, вот и поучаствовали в празднике и уборке снега.
– Они еще и снег убирают? – оживилась директор.
Ой, кто меня за язык тянул?
***
Выходила из школы с ощущением, что глубже и глубже погружаюсь в какую-то непонятную свистопляску. Я совершенно не могла повлиять на происходящие события, а только подстраивалась под них. Как ни странно, в чуждых мирах я принимала решения, хотя даже не была в своем теле. Здесь же просто ублажала чужие хотелки. А теперь еще и лишилась свободы быть эджером. Однако именно сейчас я понимала, насколько мне это нужно.
– Вероника Владимировна?
Едва спустилась со школьного крыльца, меня окликнул чернявый мужчина в дорогом пальто, державший кожаный портфель. Впечатляющий кадр. В его лице было что-то смутно и неуловимо знакомое.
– Добрый день, – ответила. – С кем имею?
– Антон Сергеевич Авоськин, – ответил мужчина.
Выражение его лица не предвещало мне ничего хорошего.
– Я по поводу вашего антипедагогического поведения. Вы унизили моего сына перед всем классом. Вы шарили в его рюкзаке и подложили туда тряпку! А это уже нарушение частной собственности. А еще вы заставили его драить все парты, это вообще эксплуатация детского труда.
Антон Сергеевич с каким-то сладострастием перечислял мои прегрешения. Я опешила и беспомощно оглянулась по сторонам, почувствовав, что за мной кто-то наблюдает. За школьным заборчиком увидела знакомую фигуру. Дэвид не скрывал, что смотрит на меня, и даже на таком приличном расстоянии я чувствовала улыбку в его глазах. Сразу ощутила уверенность в себе.
– Как благородный человек, прежде чем идти к директору, я решил для начала переговорить с вами. Хочу узнать, почему вы оболгали моего сына и так недостойно с ним поступили, – продолжал разглагольствовать Авоськин-старший.
– Это вы правильно решили, – перебила его я. – Как взрослые и благородные люди мы с вами должны попытаться разобраться в ситуации. Женя подложил мне на стул тюбик с краской. Кроме того, что я испытала унижение, юбка безнадежно испорчена, а это порча личного имущества. Я не шарю в рюкзаках учеников, что подтвердят камеры, установленные в классе. И его вина была доказана не тем, что Женя нашел у себя тряпку для уборки класса, трудовое воспитание в школе, кстати, никто не отменял, а тем, что в его наборе красок не оказалось тюбика охры.
– Как вы, учителя, научились изворачиваться! Отдам я вам ваши двести рублей за юбку. Вы унизили моего сына за маленькую шалость!
Я на секунду зависла. Двести рублей за итальянскую юбку! Но взяла себя в руки.
– А я-то думала, вы собираетесь возмещать ущерб за то, что ваш сын не делал. Антон Сергеевич, давайте попробуем посмотреть на происшедшее с другой стороны? У вашего сына нашлись настоящие друзья, которые согласились остаться с ним и помочь с уборкой.
Авоськин переложил свой дорогущий портфель из одной руки в другую, наморщил лоб:
– Он мне об этом не говорил.
– Но главное, что Женя рассказал вам о том, что произошло, возможно, в своей интерпретации, но и мы, взрослые, обычно пересказываем события в выгодном для нас свете. Ваш сын доверяет вам, делится с вами. А вы сразу бросились на его защиту, пришли сюда, что говорит о том, насколько Женя вам дорог. Но, поверьте, здесь его никто не обижает.
Он сам кого угодно обидит. Этого я добавлять не стала.
Дэвид все еще стоял за заборчиком, довольно далеко, но я была уверена, что он слышит каждое слово. Как эджеры заходят в мой дом без ключа, я еще могла теоретически понять. Они перемещались в лимб или в центр транспортаций, оттуда видели насквозь мой мир и проходили в нужное место. А вот как охотник умудрялся слышать нас, находясь в метрах шестидесяти – не знаю.