От созерцания непостижимого меня отвлекло рычание Крэйзи, я вернулась в реальность, ну, если это место можно так назвать. Разгоняя волны ромашек и васильков, к нам неторопливо покачивая отвисшей сероватой шкурой на зобу шел… белый медведь. Он смотрел на меня маленькими фосфоресцирующими зеленым глазами. Так бывает у животных ночью при свете фар, но не при дневном свете. Точно, сон.
Крэйзи поднял уши, встал в стойку, будто готовился к прыжку, глухо рыча. Но я видела, что медведя интересую именно я, а не мой пес, готовый отдать жизнь за свою хозяйку. Сон переходил в кошмар. Я беспомощно начала озираться. Медведь вдруг резво побежал к нам, через мгновение он уже был рядом. За секунду до того, как его клыки вонзились в шею моей бедной собаки, я подняла голову, вновь глянула в ячейку с салоном троллейбуса, и меня утянуло туда, только радужные линии пролетели перед глазами.
3. Оранжевый мир серого цвета
Я держусь за поручень и болтаюсь при каждом повороте троллейбуса, в ногах удивительная слабость, под мышкой что-то теплое и мягкое.
– Садитесь, а то упадете, – кто-то тянет меня за полу одежды.
Послушно сажусь на место, которое мне уступила милая девушка в очках. Вынимаю теплое из-под мышки, кладу на колени. Это черный кот с обгрызенным ухом, смотрит на меня знакомыми янтарными глазами. Но самое страшное – руки, которыми я держу кота: сморщенные, коричневые с желтыми ногтями. У меня не может быть таких рук! А еще в паху точно есть что-то несанкционированное! Скукоженной рукой провожу по груди: впалая грудная клетка, выпирающие, словно на стиральной доске, ребра. Нет! Где мои нежные белые «девочки»? Ору долго и протяжно, но про себя. Вокруг же люди. Блин, когда этот сон закончится?
– Дедуля, вы просили напомнить: вам через одну остановку выходить, – говорит милая девушка. – Будьте аккуратней, там разлом идет через всю улицу.
Дедуля?
– Спасибо, красавица, – отвечаю жутким скрипучим голосом.
Выхожу из салона троллейбуса, оглядываюсь. Людей здесь практически нет, вся жизнь города сосредоточена там, куда направился троллейбус. Хочется броситься за ним бегом. Каким-то чутьем ощущаю, что впереди опасность. Там не горят фонари и ощущение бездны. Небо сереет, скоро станет совсем темно. Но мне надо туда.
А еще тут какой-то чужой воздух. Тяжелый, невкусный, заходит в легкие так, что приходится думать о каждом вдохе.
– Тимофей, не ходи туда. Дом уже наполовину развалился.
Вижу женщину в мохеровом берете, розовые шерстинки стоят дыбом. Откуда-то знаю, что это Нина, бывшая соседка.
– Как Настасья-то, еще не упокоилась? – спрашивает с сочувствием.
Да, просто королева деликатности. Хотя понимаю, она правда не желает зла. Лучше Настеньке было бы умереть.
Бросаю кота на землю, и медленно бреду вперед. Черное недоразумение увязывается за мной. Что ему надо? Это не мое животное, не пойму, как оно у меня оказалось. В теле непривычная слабость: колени поскрипывают при каждом шаге. Я что, правда старый дед? Сон, просто дурацкий сон.
С каждым шагом приближаюсь к пропасти. Холод гуляет по спине, дыхание учащается. Я не вижу разлома, но чувствую, что с каждым шагом приближаюсь к всепоглощающей пустоте. Вот и мостик с деревянными поручнями, слишком хлипкий, чтобы ему довериться.
Стоп! Я – Ника Стрельцова, до смерти боюсь высоты. Я – Тимофей Савельев, никогда из-за высоты не переживал. А сейчас я и вовсе не боюсь никого и ничего. И мне плевать на иномирянку, что поселилась в моей голове и страдает из-за потери сисек.
Я берусь за поручень и иду вперед. Чуть не спотыкаюсь о черного кота, который путается у меня под ногами на шатком мосту. Подо мной такой глубокий разлом, что дна не видно. Сизая дымка поднимается откуда-то из снизу. Кажется, бездна гудит и хочет что-то сказать. Хорошо, что это тело Тимофея, я бы сюда в жизнь не полезла.
Без труда преодолеваю шатающуюся переправу. Теперь до дома рукой подать. Кот продолжает бежать рядом, как послушная собака, мой Крэйзи никогда так себя не вел. Кругом какие-то развалины, в которых угадываются дворы, детские площадки. Навстречу вываливается человек пять совсем еще молодых гопников. «Мародеры», – думает про себя Тимофей. Я внутренне сжимаюсь. Ах, да, я же не синеокая блондинка, а древний дед, авось, пронесет. Нет, не проносит.