Мы пили какой-то бордовый напиток из высоких бокалов. Безумно вкусный, чего уж греха таить, но не алкогольный. Действие его было другим, не расслабляющим, а как будто бы пьешь счастье. С каждым гладком я чувствовала себя все бодрее, казалось, я готова любить всех, даже этого элегантного мужчину напротив.
– Завтра вечером на главной площади соберутся арагамцы. Мы поприветствуем их. Хорошо бы было, чтобы ты что-то им сказала. Если хочешь, я попрошу написать для тебя речь. Но это совсем необязательно. Ты абсолютно свободна в своем выборе.
А есть ли в этом списке выбора пункт «вернуться домой»?
Эмир проводил меня до моих покоев. Некоторое время смотрел на меня из-под опущенных ресниц, словно чего-то ждал. Я должна броситься к нему на шею? Или пригласить в спальню? Чует сердце, непростой напиток мне наливали.
Наконец он проговорил:
– Я всю жизнь ждал тебя, но понимаю, что ты знаешь меня всего несколько часов. Не собираюсь ни к чему принуждать, жена моя, у нас еще сотня лет в запасе. Наша любовь только в зачаточном состоянии, я с удовольствием буду наблюдать, как этот крошечный бутончик будет расти, затем превратиться в великолепный, роскошный, никогда не вянущий цветок. Каждое мгновение рядом с тобой прекрасно, и я счастлив его проживать.
После этой тирады мои уши в бутончики сложились. С другой стороны, мужчина вроде ненавязчивый, воспитанный, на тирана не похож. К выспренным речам постепенно можно и привыкнуть. Нет, я не хочу к нему привыкать. Пусть лучше Стародубова топчется на моем самолюбии, чем этот утонченный эстет поднимает мое эго в небеса. Я хочу домой, в метель, холод, к Петухову с Авоськиным, в свою школу с сумасшедшими коллегами, я хочу обнять своего пса. Крэйзи, Крэйзи, что там с тобой? Неужели эти долговязые дундуки не позаботились о тебе? Бросили также, как здесь меня.
«Муж» сдержано склонил голову, поцеловал мои пальцы и удалился.
Я зашла в свою спальню, и тут волна отчаяния придавила горло: мне предстояло провести ночь в чужой постели, невесть где, вдали от родного края, от привычного круга жизни, пусть с коллегами и детьми не складывалось, но все же это были мои коллеги и ученики, а еще я не сирота, как там мама и папа? Но страшнее всего были мысли о собаке, пусть и с большими клыками, но беззащитной и беспомощной в закрытой квартире без своей хозяйки. Оказалось, что мне очень даже много чего есть терять, хотя раньше хотелось убежать от этого всего подальше. Меня удручала моя неустроенность, неуважение окружающих, отсутствие мужа и детей, невозможность творить. И что теперь? У меня есть все, даже официальный муж, но мне всего этого не надо!
Попробовала расстегнуть, а затем сорвать с себя розу ветров. Не получилось. Сдернула ненавистное бриллиантовое кольцо эмира. А вот оно снялось легко. Здесь оно было в своей стихии, тем более свое черное дело уже сделало.
Я заплакала. Нет, не заплакала, я заревела белугой, с икотой, зарыв лицо в подушку.
Тихо постучали. Дверь-то не заперта, чего скрестись?
Нехотя поднялась, взлохмаченная, зареванная. Эмир пришел исполнять свой супружеский долг? Плевать, пусть видит, как я радуюсь на самом деле. Распахнула дверь и уперлась взглядом в черную блестящую грудь, чуть прикрытую массивными украшениями. Подняла голову и замерла в ужасе, столкнувшись с пристальным взглядом черных глаз с голубоватыми белками. Передо мной стоял полуголый двухметровый мавр. Никогда не понимала, что обозначает это слово, но только увидела гиганта, сразу поняла – мавр! Рядом с ним сам громила Дэйв показался бы мелковатым.
– Моя госпожа, – произнес он низким рокочущим голосом. – Я охраняю ваши покои, показался посторонний шум. У вас все в порядке?
Я потеряла дар речи, снова уперлась взглядом в массивную мускулистую мужскую грудь. Сделала усилие над собой, кивнула. Слезы высохли сами.
– Вам что-то нужно? Может быть, что-то принести? – не отставал он.
Отрицательно покачала головой.
– В Арагаме нет несчастливых людей, у вас обязательно все будет хорошо.
А парень оказался многословным, что не вязалось с его внешним видом. Зато я язык проглотила. Мы помолчали.
– Я тут вот что поймал. Может быть, это ваша?
Только заметила, что в огромной лапище он зажимал маленькую птичку, между пальцев только торчала головка с карими глазками-бусинками. Я протянула дрожащие руки:
– Моя!
Аккуратно взяла птичку на раскрытые ладошки. Она тут же встрепенулась, вскочила на лапки, тихонько царапая кожу рук коготками. Черная птичка, побольше воробья, поменьше жаворонка. Она, наклонив головку, посмотрела на меня, потом расправила крылышки и перелетела на плечо. Я вновь заплакала, но это были слезы облегчения.