Он заводит свою машину, я – свою. Мы словно мчимся по американским горкам. Тормоза, возможно, сломаны, а рельсы в огне, но я не могу заставить себя остановиться.
Тринадцать
О Бо мне теперь многое известно, однако он так и остался для меня загадкой. Вот, например, про красные леденцы я выяснила. В детстве у него бывали приступы ярости, и тогда мама давала ему красный леденец и говорила: «Если дойдешь до палочки и все еще будешь злиться, можешь плакать, лягаться и вопить сколько захочешь». А про иконку у него на шее – нет. Всякий раз, когда она вываливается у него из-под рубашки, он сразу же прячет ее обратно. И сколько бы я о ней ни спрашивала, он пожимает плечами и говорит, что ее ему подарили в школе Святого Креста.
Старая начальная школа теперь вроде как стала «нашим местом». Когда мы впервые туда приехали, я была ошарашена, но теперь это полусгоревшее здание стало нашим убежищем.
Припарковавшись рядом с Бо, я одной рукой вытаскиваю ключ из зажигания, а другой открываю дверь. Бо тянется со своего сидения и распахивает для меня дверь своего пикапа. Я запрыгиваю внутрь. Бо целует меня в нос и, порывшись под сиденьем, достает изрядно помятый красный подарочный пакет, который плюхает на приборную панель перед нами.
– С днем рождения!
День рождения у меня был три дня назад. Никому на работе я не говорила. Не потому, что это какой-то секрет, но просто когда сообщаешь о своем празднике людям (в частности, Бо), то вроде как намекаешь, чтобы они что-то для тебя сделали.
А между нами с Бо все иначе. Никакого дерганья за веревочки. Никаких обязательств.
– Как ты узнал?
Он пожимает плечами.
– Услышал, как тебя поздравляет Рон.
– Можно открыть?
– Нет, – отвечает он. – Это и есть твой подарок. Кроме пакета, ничего не получишь.
Я закатываю глаза и сдергиваю пакет с панели. В животе шипит и извивается комок нервов. Подарок увесистый и приятно давит на колени. Один маленький пакетик, а внутри – история целого лета.
Бо откашливается.
– Я не нашел упаковочной бумаги.
От его взгляда меня бросает в жар. Я закрываю глаза и вытягиваю из пакета первый попавшийся предмет.
– Шар судьбы[7], – комментирует Бо.
Я расплываюсь в улыбке и чувствую себя ужасно глупо.
– Что ж, с муками выбора покончено!
– Продолжай.
Продолжаю. Шагающая пружинка, жвачка для рук и пакетик соленых ирисок.
Бо принимается выдувать пузыри из жвачки для рук, а потом ею же стирает чернила с инструкции к машине; я же тем временем играю с пружинкой, которая скользит из одной моей руки в другую, точно как Джейк.
– Спасибо, – говорю я. – Но вообще совершенно не обязательно было что-то мне дарить.
Он пожимает плечами и оглядывает россыпь подарков между нами.
– Ты кое-что забыла. – Он шарит в пакете. – Закрой глаза.
Я послушно закрываю.
Его руки касаются моих щек – похоже, он надевает мне на нос очки. Волосы цепляются, но Бо сосредоточенно помещает дужки мне за уши.
– Ладно, – говорит он. – Открывай.
Он разворачивает ко мне зеркало заднего вида, и я вижу красные очки со стеклами в форме сердечек. Линзы темные, тонированные, поэтому я даже не сразу себя узнаю. Я освобождаю застрявшую прядь волос.
Он подарил мне их по приколу, я понимаю, но мне они в самом деле нравятся. Они меня преображают: из зеркала на меня смотрит незнакомка.
– Они прекрасны, – говорю я и немедленно чувствую себя идиоткой. Это дешевая безделушка из магазина «Все за доллар». Наверное, он небрежно кинул их в корзину, уже стоя на кассе.
Бо тянется ко мне и приникает к моим губам. Под тяжестью его тела я расслабляюсь.
– Тебе пора домой, – шепчет он между поцелуями.
Я киваю. Мы продолжаем целоваться.
•
Мы с Бо долго сидим на парковке. Слишком долго, но, к счастью, когда я добираюсь-таки до дома, мама уже спит мертвым сном и дверь в ее комнату закрыта. Все лето я изобретаю отмазки, почему мне приходится «задерживаться на работе» после закрытия. Маме все это не сильно по душе, но она не пристает с расспросами. Кроме того, она шьет рекламные перетяжки, собеседует новых членов жюри, ищет спонсоров для конкурса – то есть на ближайшие месяцы, можно сказать, взяла отпуск от родительства.
Дверь в комнату Люси тоже закрыта, как всегда в последние два месяца. Проходя мимо, я касаюсь ручки, но внутрь не захожу. С того дня, как мама принялась разбирать эту комнату и мы повздорили, больше она к этой теме не возвращалась, будто забыла о своих намерениях. А сама я, конечно, разговора не завожу, дабы она не взялась за старое.