Сердце Раав сжималось от острой тоски. Она хотела оказаться в безопасности. Пока она находится в этом доме, в этом городе, она обречена. Она должна стать одной из израильтян, чтобы выжить. Боги жителей Иерихона, и аморреев, и ферезеев, и множества других племен, населяющих Ханаан, не придут ей на помощь. Они всего лишь каменные тираны, окруженные продажными жрецами, требовавшими постоянных жертвоприношений. Раав видела, как младенцев забирали у матерей и возлагали на алтарь, их маленькие тельца варили, пока плоть не отставала от костей, а затем кости складывали в маленький мешочек и хоронили под основанием нового здания или храма. Как будто убитые дети могли принести удачу! Она была рада, что у нее никогда не было детей.
Но если бы у меня был ребенок, я бы отдала его тому Богу, невидимому, обитающему со Своим народом, Тому, Который дает тень днем и согревает ночью, Который защищает принадлежащих Ему, как если бы они были Его детьми. Такому Богу, как Он, можно доверять…
— Фу, какой яркий свет, — простонал Кабул. — Задерни занавески!
Раав стиснула зубы, не поворачиваясь к нему лицом. Пора было ему убираться из ее постели и из ее дома.
— Солнце встало, — ласково сказала она. — И тебе тоже пора.
Послышались приглушенная брань и шуршание простыней.
— Сердца у тебя нет, Раав.
Оглянувшись на него через плечо, она заставила себя обольстительно улыбнуться.
— А ночью ты этого не говорил.
Раав снова выглянула в окно, всматриваясь, надеясь увидеть кого-нибудь, похожего на израильского разведчика. Как он должен выглядеть? Как она сможет распознать его, если он появится?
Кабул обхватил ее за талию и потянулся, чтобы снять занавеску с крючка.
— Вернись в постель, моя любовь, — он прижался губами к изгибу ее шеи.
Раав перехватила его руку прежде, чем он смог ее приласкать.
— Царь заметит, что тебя нет на посту. Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.
Он мягко засмеялся, вдыхая запах ее волос.
— Я не опоздаю.
Раав повернулась к нему лицом.
— Тебе надо идти, Кабул, — она уперлась руками в его грудь. — Твое отсутствие у ворот заметят и будут говорить, что Раав причиняет друзьям неприятности. А я этого не хочу.
— Сейчас ты причиняешь мне боль.
— Ты достаточно взрослый, чтобы это пережить.
Кабул поймал ее руку, когда она попыталась отойти.
— Там внизу богатый купец?
— Нет.
— Я слышал, как кто-то звал тебя по имени.
— Ну и что с того?
Он, что, думает, если положил ей в руку пару монет, то уже обладает ею?
— Ты же знаешь, чем я зарабатываю.
Он нахмурился, и его глаза потемнели.
Стараясь скрыть раздражение, она пробела кончиками пальцев по его щеке и смягчила тон.
— Не забывай, что я вышла из дому, чтобы найти тебя. — Раав знала, что очень важно, прощаясь, внушить мужчине мысль о его исключительности.
Кабул усмехнулся:
— Так ты меня немножко любишь.
— Настолько, что не хочу причинять тебе вред, — она позволила ему поцеловать себя и отстранилась. — Там, у ворот, ждет толпа, Кабул. Тебе пора открывать их. Раздраженные купцы могут нажаловаться царю.
Раав пересекла комнату, подобрала одежду Кабула, бросила ее ему и открыла двери.
— Тебе лучше поспешить!
Она рассмеялась, наблюдая, как он торопливо одевается, и закрыла за ним дверь. Затем перебросила засов входной двери, чтобы оградить себя от случайных посетителей, и снова подбежала к своему посту у окна.
Раав наслаждалась уединением. Она подошла к окну и села на подоконник, свесив одну ногу на улицу. Не обращая внимания на свист, доносившийся снизу, она разглядывала равнину. Что это за облачный столб там вдали? Она не была уверена, но слышала, что Бог израильтян сопровождал их в виде облачного столпа днем и огненного столпа ночью.
Когда жара стала невыносимой, она задернула занавески, отошла от окна, расчесала волосы, поела хлеба и глотнула вина. Но каждые несколько минут снова приподнимала красную ткань занавески и выглядывала на улицу, изучая каждого незнакомца, шедшего по дороге.
Всю жизнь Салмон ждал этого момента — ступить в землю обетованную. Он мог рассмотреть ее из лагеря. Он жаждал предстоящих битв, его уверенность была подкреплена прошлыми победами, которые Бог даровал Своему народу. Трудным было само ожидание. Салмон чувствовал себя как взнузданная лошадь, готовая пуститься вскачь. Он смеялся. Его энергия била через край, когда он боролся со своим другом Ефремом. Было раннее утро, солнце только встало, но каждый день давал возможность готовиться к бою — к делу Божьему — к завоеванию земли обетованной.