- Мурфилд, - в отчаянии вскричал он, - вставайте. Они ушли!
- Кто? - вскочил я. - Женщина?
- Да, - сказал Элиот, странно поглядев на меня. - Вам она приснилась?
Я в изумлении уставился на него:
- Что за черт, откуда вы знаете?
- Потому что мне она тоже приснилась. Но это не самое худшее, добавил он. - Комптон тоже ушел.
- Комптон? - переспросил я.
Не веря, я пристально смотрел на Элиота. Шок от сообщенных им новостей оказался столь велик, что я наорал на беднягу доктора. Он же, выслушивая мои гневные тирады, молча изучал меня внимательным взглядом, склонив голову набок, отчего стал еще больше похож на ястреба.
- Вы закончили орать? - уточнил он, когда мой гнев в конце концов иссяк.
Я ответил не сразу, сначала взглянул на горные вершины и дорогу, ведущую к ним сквозь гималайскую ночь.
- Пропал британский солдат, - медленно проговорил я, сжимая кулаки, один из моих солдат, Элиот. Черт побери, теперь я точно не отступлюсь. Они не заставят меня поджать лапки.
Элиот воззрился на меня и долгое время ничего не отвечал.
- Вы понимаете, - сказал он наконец, - что если мы продолжим движение по этой дороге, то нас просто-напросто сметут?
- А у нас есть какой-то иной выбор?
Элиот без слов повернулся и пошел к утесу. Я последовал за ним. Он выглядел как человек, борющийся со своей совестью, и я был не так уж расстроен, чтобы не заметить этого. Вскоре он остановился и повернулся лицом ко мне.
- Мне не следовало говорить вам этого, капитан...
- Но вы собираетесь?
- Да. Потому что иначе вы точно погибнете.
- Я не боюсь смерти.
Элиот слабо улыбнулся:
- Не беспокойтесь, вы, скорее всего, все равно погибнете.
Затем его улыбка пропала, и он указал на стену гор за перевалом. Горы вздымались так высоко, что я едва мог разглядеть их вершины.
- Вон там лежит еще один путь наверх, - пояснил он.
Этот путь был, по-видимому, тропой паломников.
- Тропу называют Дурга. Это одно из имен богини Кали, и переводится оно как "трудный подступ". Очень верное название. Брамины очень ценят эту тропу и говорят, что человек, который сможет преодолеть ее, достоин взглянуть на саму Кали. Только величайшие из аскетов взбираются здесь, только те, кто очистился за десятилетия покаяния и медитации. Когда они достигают совершенства, то восходят на утес. Многим это не удается, и они возвращаются - именно от них я узнал о трудности этого пути. Но немногим, очень немногим, это удается. И когда они достигают вершины... - Он помедлил. Им открывается Истина.
- Истина? А это что за чертовщина?
- Мы не знаем.
- Что ж, если браминам удается добыть Истину, то почему бы и нам не попробовать?
Элиот еле уловимо улыбнулся:
- Потому что, капитан, они никогда не возвращаются.
- Что? Никогда?
- Никогда. - Улыбка Элиота погасла, и он снова обратился к вздыбившимся горам. - Так что, вы все еще хотите идти туда?
Воистину напрасный вопрос! Естественно, я сразу же принялся готовиться к походу. Я выбрал самого опытного из своих людей, рядового Хаггарда, и самого крепкого силача, старшего сержанта Каффа; остальных оставил следить за проходом и дожидаться старины Пампера, который, как я надеялся, должен был довольно скоро появиться здесь со своим войском. За несколько часов до рассвета я и мой маленький отряд выступили из лагеря. Мы пробирались к дальней стороне перевала - сначала по скалам, а потом, когда утес стал круче, по ступенькам, вырубленным в голом камне.
- Брамины говорят, - сказал Элиот, - что эти ступеньки длятся примерно четверть пути. Дальше будет проще.
С трудом мы полезли вверх. Ступеньки были вырублены грубо и зачастую представляли собой всего-навсего зацепки в скале, иногда совершенно исчезая. Икры мои начало сводить судорогами, и после пары часов такого пути мне подумалось, что из браминов, наверное, вышли бы отличные солдаты, ибо таких тренировок не пожелаешь никому! Я остановился перевести дух, и Элиот указал на лежащий впереди уступ, по которому вились ступеньки.
- Последний рубеж, - крикнул он. - Считайте, худшее позади. Дальше к плато пологий подъем.
Но, ради всех святых, до этого пологого подъема надо было еще добраться. Уже практически рассвело, но здесь, на унылом открытом месте, ветер рвал и метал, намереваясь скинуть нас в бездонную пропасть, разверзшую свою темную пасть под нашими подгибающимися ногами. Это было весьма суровое испытание, и только я подумал, что хуже, пожалуй, и быть не может, как вдруг услышал крик. Он был очень слаб и вскоре утонул в свисте ветра. Я напрягся, и Элиот, шедший следом, тоже приник к скале. Ветер утих, и мы услышали второй крик, донесшийся со стороны перевала. Но разглядеть, что там творится, мы не смогли - мешал выход скальных пород, который мы пересекали. Кровь во мне заледенела;
продолжать путь, думая только о том, за что зацепиться, куда поставить носки сапог, думать о себе, а не о своих людях - все это было наихудшим из мучений. Хотя, надо признать, раздавшиеся внизу крики подстегнули меня, и я стад двигаться быстрее. Достигнув безопасного места, я вышел на тропу, вьющуюся по скале, и глянул в ущелье. Дно его было не настолько далеко, чтобы не были видны наши палатки. Кроме того, близился рассвет, с каждой минутой становилось все светлее. Можете представить мое волнение, когда я обнаружил, что внизу не видно ни одного из моих солдат. Никакого намека на движение. Никакого признака человеческого присутствия.
Я продолжал всматриваться, насколько мне позволяло зрение, но, похоже, мои люди просто растаяли в воздухе. Я вспомнил об услышанных криках и, признаюсь, заподозрил самое худшее. Такие же опасения терзали и рядового Хаггарда. К этому времени мои три спутника присоединились ко мне и тоже принялись рассматривать опустевший лагерь.
- Они, наверное, ушли разведать окрестности, сэр, - невозмутимо сказал старший сержант и показал на Хаггарда. - Получше присматривайте за ним, сэр, - прошептал он.
И рассказал мне то, о чем я даже не подозревал.
Оказывается, Хаггард входил в ту экспедицию, которая потеряла леди Весткот, - он бывал в здешних местах раньше и видел довольно странные веши. Он был довольно храбрым, но суеверным парнем. Средний английский солдат не колеблясь схватится один на один с зулусом, но стоит при нем упомянуть вуду, глядь, а нашего бравого вояки и след простыл. Сейчас мы шагали по ровной земле, и я уже начинал жалеть об этом. уж лучше бы мы и дальше карабкались, Хаггард хоть отвлекся бы...
Плато, которое мы пересекали, было шириной с милю. Двигались мы осторожно и вскоре вышли на вьющуюся между скал тропу, на которой заметили свежие следы босых ног. Спустя некоторое время мы очутились у подножия еще одной стены гор, казавшейся куда более неприступной, чем утес, на который мы только что взобрались. Элиот остановился и всмотрелся в скалы.
- Вон там, - вдруг показал он вдаль. - Вон там, где тропа подходит к горам...
Я увидел ярко раскрашенную часовню, вырубленную в скале, и заозирался по сторонам, пытаясь отыскать способ незаметно ее миновать. Но стоило мне приподняться с места, где я лежал, как на мое плечо легла твердая рука Элиота.
- Подождите, - прошептал он. - Страдающие этой болезнью чувствительны к свету...
Он махнул рукой на восток. Я увидел, как зарозовели горные вершины. Элиот был прав - до восхода солнца оставалось совсем немного.
- Сэр, - зашептал Хаггард. - Чего мы ждем?
Я жестом приказал ему замолчать, но Хаггард лишь покачал головой,
- Все было точно так же, когда похитили несчастных Весткотов, забормотал он, - леди с дочкой, похитили их и охрану, растворились в ночи, растаяли в воздухе... - Он вскочил и принялся одичало озираться вокруг. - А теперь они охотятся на нас!
Отчаянным рывком я повалил его обратно на землю и услышал, как Элиот зашипел, чтобы мы лежали тихо. Я взглянул на тропу. В подлеске что-то зашевелилось, и оттуда вышла группа людей в русских мундирах. Лиц их не было видно, ибо люди стояли спинами к нам. Затем один из- них повернулся и стал словно принюхиваться. Уверившись в чем-то, он уставился на скалу, у которой мы все лежали, и рядовой Хаггард громко застонал. Глянув вперед, я почувствовал, как что-то кольнуло меня в сердце, потому что передо мной на тропе стоял человек, которому позапрошлой ночью я прострелил голову! Рану его было трудно не узнать, месиво из крови и костей, но как стервец умудрился выжить, я сказать не мог. И все-таки он выжил! Глаза его сверкали яростным огнем.
- Нет! - вскричал вдруг Хаггард. - Чур меня! Чур!
Он прицелился из винтовки и с единого выстрела разнес вдребезги лицо русского, затем вырвался из рук пытающегося удержать его старшего сержанта и начал карабкаться по скалам к часовне.
- Быстрей! - выругавшись, заорал Элиот. - Нам тоже надо бежать!
- Бежать? От противника? Никогда! - крикнул я.
- Они же заразные. Вы что, не видите?
Он показал вперед, и, повернув голову, я к своему ужасу обнаружил, что русский, уложенный Хаггардом, медленно поднимается на ноги! Челюсть его была отстрелена и свисала с черепа на тонкой жилке. В его горле пенилась кровь, оно сжималось и раскрывалось, словно голодный рот, ждущий пищи. Русский шагнул в нашу сторону. Его товарищи, сгрудившиеся за ним, тоже стали всей стаей медленно подбираться к нам.
- Прошу вас, - принялся умолять Элиот. - Ради Бога, бежим!