— То есть буржуазное правительство не доводило революцию до конца, потому что боялось после неё революции уже социалистической.
— Давайте вспомним будущее, Ленин–то его тогда не знал, а мы знаем, что у Троцкого была такая установка: “Без царя, а правительство — рабочее”. А Ленин говорил, мол, как же так? Надо сначала выполнить задачу буржуазной революции, дать землю крестьянам, а после этого уже правительство будет действительно рабочим. Иначе ничего из этого не получится.
— Ленин говорит, что надо создавать не правительственную, как пишет Мартынов, а оппозиционную партию будущего. Чтобы дальше отстаивать позицию пролетариата.
— А вот, скажем, буржуазные свободы разве не нужны для подготовки пролетарской революции?
— Нужны. Свобода слова.
— Свобода слова, печати, союзов — это то, что провозглашает буржуазная революция! Хотя бы несколько месяцев такой свободы. И она была получена. К осени 1917 года было уже ясно, что надеяться больше не на кого, кроме большевиков. Буржуазия после корниловского мятежа показала, что не собирается доводить до конца буржуазную революцию. Поэтому большевики заняли серьёзное место в советах. Оставалось свершить вооружённое восстание и образовать правительство, которое опирается на советы, где большевики уже имели авторитет.
— К тому же такая вот интеллигентская половинчатость, то “да”, то “нет”…
— Это не половинчатость, это беспринципность. Это худшее, что может быть в политике. Такая мышиная возня характерна для мелкой буржуазии. Ей бы сидеть в Думе, в аппарате, какие–то предложения вносить, заметки писать, чем сейчас и занимается у нас основная масса буржуазных и мелкобуржуазных партий.
— Ленин объясняет, что такая позиция партии расшатывает общество, усиливает брожение в народе, но это брожение не находит рационального выхода.
— Если бы люди читали ленинские произведения, то они бы поняли, что бунт сам по себе — действие негативное. Они против, но они не “за” что–то. Нет замысла крупной идеи, которая могла бы объединить в созидательную силу. А разрушительная сила может раскачивать текущие обстоятельства, но не может изменить ситуацию.
— Ленин пишет: “Они не могут теперь же, не проделав ряда революционных испытаний, стать социал–демократами не только в силу темноты (революция просвещает, повторяем, со сказочной быстротой), а потому, что их классовое положение не есть пролетарское, потому, что объективная логика исторического развития ставит перед ними в настоящую минуту задачи совсем не социалистического, а демократического переворота”. Мне всегда странно, люди же читали Ленина тогда, как они могли такого навалять?
— Кто–то читал, а кто–то нет. Кто–то брал на вооружение, а кто–то не брал. Борьба в интеллигентских кругах была очень широкой и трудной. То, что Ленину удалось сколотить могучую партию — это большое дело, в котором ему помогал и рабочий класс, и другие революционеры, которые выковались в ходе революционных боёв.
— В следующей статье “Революционно–демократическая диктатура пролетариата и крестьянство” он развивает эти тезисы.
— Да, это очень интересно.
— Цитата: “Субъективно, такие революционные социал–демократы, как вперёдовцы или Парвус, хотят отстоять республику, вступая для этого в союз с революционной буржуазной демократией. Объективные условия отличаются от французских как небо от земли”. Речь идёт о том, что такие как Мартов или Мартынов часто приводят в пример то, что происходило в Европе, а, значит, зачем нам это повторять?
— Массы учатся не из книжки, а из жизни. Люди должны пройти эти этапы. Тут важно обратить внимание на то, чем отличается гегемония пролетариата от диктатуры пролетариата. Гегемония означает идущий впереди. Буржуазия России, в отличие от Франции и Германии, боялась желать буржуазную революцию, потому что боялась революции пролетарской. Она сидела в окопе. Поэтому гегемоном буржуазной революции в России мог стать только рабочий класс. Без проведения буржуазно–демократической революции нельзя установить диктатуру пролетариата. Этого не поняли многие, тот же Троцкий. Он вообще перепутал гегемонию и диктатуру. Например, я ваш начальник и скажу: ведите меня в другую комнату, вы будете моим гегемоном, но диктатуру буду осуществлять я.