Темное помещение, воздух в котором мгновенно становился затхлым из-за постоянных эманаций магии крови, встретило гостя тихими перескрипами ветхих половиц, шорохами, еле слышными посвистами и топотками. Народная молва приписывала эти звуки духам замученных пленников и фамилиарам, но Оввер совершенно точно знал, что дело в плохо законопаченных щелях, старом дереве и мышином семействе. Во-первых, все жертвоприношения потомки проводили в лаборатории, а не кабинете, во-вторых, Оввер лично препровождал на тот свет заблудившихся между жизнью и смертью духов. По правде сказать, он бы и сам с удовольствием туда проводился, но что-то упорно не отпускало.
Одно словоохотливое привидение экзорциста (приглашенного, кстати, любящим пра-правнуком для упокоения самого Оввера), не справившегося с заданием и получившего вместо оплаты удар кинжалом, перед тем, как уйти, предположило, что якорем служит сам род, а второй барон, таким образом, является фамильным призраком-хранителем. Оввер отнесся к предположению скептически — хранить всякую пакость он не собирался, но альтернативных теорий у него не было. Кроме того, второй барон безошибочно чувствовал местонахождение всех фамильных реликвий: баронской короны, большой и малой печати, перстня, церемониального меча и родовой книги, и наверняка смог бы преследовать за пределами замка их похитителя или осквернителя, буде таковой выживет после удара наложенной на предметы родовой защиты. Правда, проверить это на практике возможности не предоставлялось: дураков, желающих украсть то, что даже трогать не рекомендуется, до сих пор не нашлось.
Фамилиаров же, как и прочую мелкую нежить и нечисть, которую время от времени пытались завести потомки, второй барон попросту выживал со своей территории (или уничтожал, бессовестно пользуясь тем, что находится на одном с ними слое бытия и может использовать меч по назначению) — это живых волшебные твари мало беспокоят (пока сытые), а вот для призрака каждое такое соседство оборачивалось пучком трудноразрешимых проблем. В итоге мертвый переупрямил не по уму инициативных живых, и попытки прекратились, а слухи остались.
Согнав с лица ностальгическую улыбку, барон принялся искать. Первым делом засунул голову в сейф, но ничего кроме денег, годового отчета от управляющего и пачки писем в нем не оказалось. Весьма неплохой результат, если учесть, что в ящиках стола, и запертых, и открытых, хранился преимущественно мусор. Оввер с огромным трудом поворошил скомканные рваные бумажки — руки так и норовили пройти сквозь них. Судя по тому, что видно — неудачные черновики каких-то писем. Личных?! Любопытно. На памяти Оввера Ралто писал преимущественно деловые, а с тем же Эйомином решал все дела явочным порядком. Хотя, если учесть, что они обсуждали и чем занимались… Скорее всего, просто улики оставлять не хотел.
Развернуть и прочитать обрывки сходу не получилось, и призрак отложил любопытство на потом. Совсем украсть документы маркиз не мог — если начнут разыскивать пропажу, то много чего выплыть может, — гораздо выгоднее переписать и дополнить, а значит, искать следует там, куда Ралто их положил. Задачка. Сходить, что ли, к эконому, спросить, где он их видел? Да ну, будет еще повод старика понервировать.
За следующие полчаса Оввер выгреб из разных потаенных мест кабинета целую корзину мусора, и обычного, и колдовского, и вовсе не опознаваемого, обжег руку о зарытый среди бумаг ритуальный кинжал, зло, но не опасно разбрызгивающий вокруг себя искры темной магии, а обнаружил в итоге искомую папку на самом видном месте — каминной полке. Ну-ка, что там у нас?
На первый взгляд ветхие, пожелтевшие от времени бумаги были в порядке, но вот загвоздка — при составлении большинства из них Оввер в том или ином виде присутствовал лично, что должно быть написано — помнил, и маразмом не страдал, а потому расхождения нашел довольно быстро.
Хорош, мерзавец! Что-что, а серьезный подход к делу у Эйомина не отнимешь. Если бы лично оригиналы не видел и на свадьбе Уверна, младшего сына седьмого барона Карди, с дочерью одного из вассалов клана не гулял, нипочем бы брачные свидетельства от настоящих не отличил.
И никто не отличит — с грустью понял Оввер, когда выудил из общей кучи заботливо упакованную родовую печать крови в новеньком незнакомом футляре. В том, что ее оттиск покажет исключительно то, что нужно маркизу, можно было даже не сомневаться.