— Она моя сестра, — все тем же деревянным голосом сказал Пату.
— Извини, Ши-ранх, — тихо сказал Ранх-ба.
— Ничего. Давайте спать, — сказал Пату.
— Сиэт, ты на каком боку привыкла спать? — спросил он.
— А это важно?
— Да.
— Ну, на левом, — задумавшись, сказала я.
— Тогда ложись ближе к двери, — скомандовал Пату.
Я недоуменно легла.
— Одеяла нам не выдают, и спим, все вместе, чтобы хоть как-то согреться, — в полудреме пояснил Ранх-ба.
Пату свернулся калачиком у стены, Ранх-ба посередине, я поближе к двери. Спать действительно оказалось теплее. Хотя заснула я не скоро — в голове витали обрывки мыслей, событий фраз и разговоров.
Наконец я заснула, мне снились сестры и родители, снилось, что привели и бросили на пол Ши, снились два лица из цирка.
Проснулись мы под скрежет двери и похрапывающий голос:
— Пора есть.
И снова бетонного цвета каша.
— Другой еды, я здесь за год не видел. Ешь, — подбодрил Пату.
Я попробовала: студенистая масса, неаппетитная на вид, оказалась вполне съедобной.
Ели молча.
Потом Пату спросил:
— Ты говорила вчера, что этот мужчина в цирке, Ю-Рий-ранх, так? (я кивнула) Бежал отсюда и видел ворота?
— Ну да!
— А как он бежал? Он не сказал тебе этого? — спросил Ранх-ба.
— Нет, я не знала, что это может мне понадобиться! — рассмеялась я.
Пату встал и заходил по камере.
— Здесь все из бетона, только окошко, но здесь настолько частая решетка, что палец с трудом просунешь. Перепилить решетку нечем. Тарелки забирают.
Кстати, Сиэт, отнеси тарелки к двери, пожалуйста.
— А ложки? — сказал Ранх-ба.
Пату повернулся к нему.
— Му-ранх, ты меня удивляешь, конечно, ложки тоже надо относить.
— Нет, Ши-ранх, — посуду забирают спустя час, за час можно заточить ложку, и попробовать, что-нибудь сделать.
Пату скептически посмотрел на него. Морщась, Ранх-ба встал и взял ложку, осмотрел ёё, снял свой ботинок и стал долбить каблуком, по ручке ложки. Ручки сплющилась, он попробовал её на палец.
— Есть, — сказал он, и продолжил свои манипуляции.
— Му-ранх, даже, если все так, знаешь, сколько это займет времени?
— У нас нет выбора, — буркнул он.
— Мы не знаем, сколько в тюрьме охраны, ни плана тюрьмы, и против Чэно-Леко безоружны.
— Но он же как-то убежал. И потом у нас есть специалист по Чэно-Леко, — Ранх-ба кивнул в мою сторону.
— Сиэт, ну хоть ты его образумь его, — взмолился Пату.
— Он меня никогда не слушал.
— Смотря, как попросить, — обернулся Ранх-ба, в его глазах мелькнул странный огонек.
— Сиэт-ту, — начал было Па-Ши.
Дверь заскрежетала. Ти-Му положил ложку в тарелку и отошел от посуды.
— Па-Ши-ранх, тебя требует Сиока-Ну-ранх.
Даже при сером свете я увидела, как побледнел Пату.
— Посуду возьмут позже, — сказал Чэно-Леко.
Пату завязал глаза такой же повязкой, как и у меня, страж взвалил его на плечо и понес.
Я села на лежак и закрыла глаза, меня била сильная дрожь.
К руке прикоснулось что-то теплое. Я вскрикнула и отпрыгнула.
— Сиэт-ту, — рассмеялся Ранх-ба, — это же я.
— Прости, Ранх-ба, я испугалась, сама не знаю чего.
Мы сели рядом.
— А, знаешь, это ведь и хорошо, и плохо, что ты здесь. Я думал о тебе.
— О нашей первой встрече? Это была моя самая большая ошибка.
— Почему? — промурлыкал он.
— Потому что… ты сам знаешь почему.
— Ты не хочешь повторять ошибок? — заглядывая мне в глаза, спросил он.
— Это как посмотреть.
— За чем же дело стало? Пату не будет ещё очень долго. В тюрьме жизнь не заканчивается.
— Я не смогу смотреть тебе в глаза.
— Что? — Ранх-ба залился громким, нервным смехом
— Я боюсь мне очень страшно, и стыдно.
— По мне это не отговорка, — недовольным тоном говорил Ранх-ба.
— Ты не любишь меня.
— Да. И мы оба это знаем. Раньше это никогда нам не мешало. Ни в чем, — помолчав, добавил он.
Я молчала.
— Все ещё сохнешь по мне? — с деланным удивлением спросил он.
Я продолжала упрямо молчать.
— Мне очень приятно это. Но ты ведь знаешь…
— Знаю, — сказала я. Горло свело судорогой, и фраза оборвалась.
— Ну же.
— Как будто тебя всегда волновало мое мнение, — скрывая волнение и страх, рассмеялась я.