Работа над ошибками
Он непослушными шагами
Вошёл в дурман её духов.
Носились чёртики кругами,
Его толкая в ров грехов.
Оксана Куш
Анфиса Аристарховна Малоканкина (махнула не глядя на светлую любовь и дешёвое свадебное колечко родовую фамилию Аверченко), обладательница редчайшего по наивности и лёгкости характера, женщина фантастически привлекательной наружности, что весьма удивительно, поскольку растила и воспитывала троих собственных детей, обожала жизнь и наслаждалась ей бесконечно.
Больше всего её увлекали темпераментные танцы, зажигательный флирт и желание нравиться.
Десерт очарования и игривости в отношении знакомых и малознакомых мужчин смаковала Анфиса Аристарховна довольно редко, никогда не переступая за грань, где азарт и вдохновение способны превратиться в нездоровое возбуждение, в одержимость, в жажду испытать нарочито неприемлемое интимное наслаждение.
На самом деле она замечательная мать и верная жена.
Несмотря на сложности бытия Анфиса всегда, даже когда наваливались горы проблем и скучных бытовых забот, выглядела так, словно только что провела несколько часов в косметическом кабинете и одевается у известного кутюрье.
Когда и как она умудрялась изобретать и шить костюмы, платья, в идеальном порядке содержать дом и детей, ублажать мужа, принимать гостей, общаться, работать, легкомысленно кокетничать с привлекательными мужчинами и следить за здоровьем, понять было сложно.
То, что с ней происходило сейчас, эти нескончаемые потоки слёз, неизвестно где все предыдущие годы жизни хранившиеся, объяснить было бы довольно просто, однако в голове у Анфисы царил сумбур, затрудняющий не только осмысленное восприятие действительности, но и дыхание.
Плакать она умела и раньше. Всхлипывала, проливая хрустальную слезу, когда Антон признался в любви; ревела белугой за несколько мгновений до регистрации брака, превратив неожиданно свадебный макияж в художественные акварельные разводы для любителей авангарда; трогательно обливала солёной влагой первенца, рождение которого было болезненным и долгим.
Иногда слёзы сами собой выступали на глазах при чтении книг: Анфиса отличалась эмоциональностью, способностью сопереживать даже выдуманным персонажам, погружаться в ткань повествования вместе с героями историй, точнее вместо них.
Сейчас она выла от безысходности, от бессилия и отчаяния.
Без малого двадцать лет (замуж Анфиса Аристарховна вышла совсем юной девочкой, фактически школьницей) добросовестно и самоотверженно поддерживала она священный огонь интимных отношений в семейном очаге. И что теперь!
– Понимаешь, Фиска, ты – моя радость, ты – самое большое моё счастье. Но так случается, так бывает… сам не пойму, как это случилось. Прости, родная, это чувство оказалось сильнее меня.
– Через двадцать лет ты снова объясняешься мне в любви! Антошка, ты самый-самый…
– Не перебивай. Пожалуйста. Мне очень непросто. У нас, да, у нас, совсем скоро родится ребёнок…
– Что ты такое говоришь, Антоша, у нас больше не может быть детей, после того как…
– У тебя и у меня – да, не может быть, но к счастью есть женщины, с которыми эта радость ещё может стать реальностью.
Впервые в жизни Анфиса почувствовала, что такое сердечная боль, когда сквозь пелену отрицания до неё начал доходить смысл сказанного.
– У нас, у вас, у него, у неё… у него и у неё может быть ребёночек, а у него и у меня – уже нет. Почему, зачем он так жестоко даёт понять, что я уже как бы и не женщина, если не готова преподнести ещё одного наследника! Но ведь в этом есть и его вина тоже.
Мысли путались. По привычке, усвоенной из уроков отца, Анфиса попыталась взять себя в руки, успокоиться, хотя бы внешне, чтобы сгоряча не наделать ошибок. Увы, благоразумие и выдержку затмевала обида.
Захотелось запустить ногти в Антохино лицо, закричать, разбить что-нибудь памятное вдребезги, или самой ласточкой сигануть с балкона. Но дети… нужно в первую очередь думать о них, о семье.
О семье, которой больше нет.
Или всё же пока есть?
Думать не было сил.
Анфиса пронзительно закричала, как смертельно раненная птица, унизительно упала на колени, обхватила его ноги.
Проснулись дети. Прибежали на крик.
– Я всё объясню… потом объясню, позже, – сбивчиво лопотал Антон, суетливо собирая сумку с вещами, – так случилось, так вышло, изменить уже ничего невозможно. Игорёк, сын, ты теперь остаёшься за старшего, береги мать.
Анфиса ревела вторую неделю подряд. Ревела строго по графику.
Первый сеанс начинался при пробуждении, когда привычное за много лет желание обнять любимого натыкалось на пустоту. У неё было минут пятнадцать, чтобы намочить слезами подушку, чтобы остудить холодной водой опухшее лицо и поднять детей, демонстрируя им доброе расположение духа и солнечное настроение.