Покончив с едой, я вытряс крошки из бумажного пакета и осторожно, чтобы не наступить на энергично клюющих птиц, прошел к стоянке туристических автобусов. Вскоре к остановке подъехал одноэтажный красно-серый автобус с надписью «Ст. м. Оксфорд» на боку, отодвинутой дверью и открытым грузовым отсеком. Я купил суточный проездной билет туда и обратно и занял место в передней части салона. Рюкзак и куртку я бросил на соседнее сиденье; потом, когда автобус начал набирать скорость, убрал их на багажную полку, чтобы дать понять еще не рассевшимся пассажирам, что место рядом со мной свободно.
В Батлинсе, в Богнор-Реджис, на широкой поляне, разделявшей два ряда деревянных домиков, мы играли в крикет: мама, папа, мы с Дженис, тетя с дядей, папин кореш Дэннис с женой и двумя сыновьями, которые оба были старше нас. Мы воткнули в землю три колышка, взяли лысый от старости теннисный мяч и старую теннисную ракетку вместо биты. Отец отмерил шагами площадку, прочертил каблуком линию подачи. Первой отбивала Дженис, потом сыновья Дэнниса. Если мяч падал недалеко от меня, я должен был за ним бежать, а потом кидать дяде, стоявшему на воротах; только я не умел кидать как следует, и дело всегда кончалось тем, что за мячом приходилось бежать кому-то еще. Старший сын Дэнниса, отбивая мяч, запулил его в воздух. Мяч поймал отец, подкинул высоко-высоко, опять поймал.
А-а-ут!
Потом мама сказала, что теперь моя очередь отбивать. Дженис велели показать мне, как держать ракетку. Она встала за моей спиной и взяла мои руки в свои. Ладони у нее были теплые, в зеленых травяных пятнах. Ее влажные волосы касались моей щеки и пахли хлоркой – мы до этого играли в бассейне. Отец подал снизу, и мы ударили по мячу. Моими руками управляла Дженис. Мяч попал в деревянную часть ракетки и отскочил к тете. Та нагнулась, но поздно – мяч проскочил у нее между пальцев. Дженис закричала:
Беги! Беги!
Я бросил ракетку и со всех ног кинулся к отцу. Все кричали, вопили, хлопали и смеялись. В следующий раз, когда отец подал нам мяч, мы промахнулись, и мяч поймал дядя. Он бросил его назад отцу, тот подал снова. Мы опять промахнулись, мяч стукнулся о ворота.
А-а-ут!
Отец поднял указательный палец. Я выбыл из игры, настала мамина очередь отбивать. Она забрала у меня ракетку, я пошел за Дженис и встал около нее, готовый бежать за мячом, когда мама по нему ударит. Один из сыновей Дэнниса сказал, чтобы я встал в другое место, туда, где стоял раньше.
Ты же по центру ворот, Грег. Забыл?
Пусть стоит тут, сказала Дженис.
Нельзя, чтобы на «ноге бэтсмена» было двое игроков.
Я начал плакать. Дженис взяла меня за руку.
Он будет помогать мне ловить.
Мама выбыла сразу же; потом отбивал отец, а подавал Дэннис, ударом сверху, когда он разбегался, его голый живот трясся, как желе. Отец вдарил по мячу с такой силой, что тот взлетел над крышами домиков, и мы помчались: кто первый поймает. Я упал. Дженис остановилась, чтобы помочь мне подняться. Мяч нашел один из сыновей Дэнниса. Он стоял, держа мяч в поднятой руке, а второй сын, пытаясь отобрать его, прыгал вокруг. Я поранился о камень, из коленки шла кровь. Дженис поплевала на ладонь и отерла царапину от земли и травы. Было больно.
На-ка, посмотри.
Она дала мне камушек, коричневато-бело-розовый и очень блестящий. С одной стороны гладкий, закругленный, а с другой, там, где откололся кусочек, острый. Пока Дженис оттирала кровь с моего колена, я держал камень в руке.
После крикета мы сидели в открытом кафе на пластмассовых стульчиках и ели мороженое. Солнце ярко отражалось в белом столике, я щурился. Дэннис дал мне свои солнечные очки, и все смеялись, потому что очки были мне велики и все время сползали с носа. Мальчики хотели играть в чокнутый гольф, но Дженис стала жаловаться, что у нее болит голова. Отец сказал:
Все, солнечный удар. Это самострел. В армии тебя бы отправили под трибунал.
И стал рассказывать дяде и Дэннису о том, как служил после войны в Египте. В Ебипте, как он выражался. На подбородке у отца прыгал кусочек мороженого.