В рассказе о том, как я, после посещения мистера Хатчинсона, скрылся из Оксфорда и вернулся в Лондон, есть непонятные – серые – моменты. А мой адвокат хочет разделить их на белые и черные. Ему нужны факты. Каким конкретно образом мне удалось попасть из Оксфорда на М40? Какая конкретно машина довезла меня до Лондона? (Желтая, говорю я.) Где я прятался? У себя дома? Если да, то как мне удалось избежать ареста? Если нет, то где же я был? Когда я устаю сотрудничать, адвокат напоминает мне о необходимости определить мое душевное состояние на период, непосредственно предшествовавший последнему эпизоду дела. С целью, как водится, смягчения приговора. Мои объяснения кажутся ему неудовлетворительными – но уж на это мне решительно насрать. Он так зациклен на последнем эпизоде, что, по своему обыкновению, совершенно забывает о предпоследнем. В нем ведь нет состава преступления. Нет ничего такого, что заинтересовало бы суд. От адвоката ускользает тот факт – а я воздерживаюсь от объяснений, – что в предпоследнем случае оттенков серого ничуть не меньше, чем во всех остальных эпизодах; при всей их яркости, при всей, казалось бы, очевидной разделенности на черное и белое.
На моих картинках адвокат сидит в одном квадратике, а я в соседнем. Он пытается ко мне пробиться. Тонкая черная линия, разделяющая квадратики, изгибается, повторяя контуры адвокатских рук и ног. Но не пропускает его.
На лугу паслись лошади и овцы; вдалеке, у реки, сварливо галдели канадские гуси. Над откосом, там, где вдоль коротких деревянных мостков были пришвартованы моторные лодки и зелено-красные яхты, поднималась тонкая струйка дыма. Я спустился с горбатого мостика на глинистую дорожку, ведущую через пастбище к причалу. Какой-то человек рубил там дрова. Он поглядел на меня, но ничего не сказал. По мосту над откосом я прошел к речке, свернул на пешеходную дорожку и по другому мосту вышел на противоположный берег, где на покрытой гравием площадке под деревьями располагалась небольшая лодочная станция.
В витрине лавчонки, среди свернутых кольцами канатов, канистр с топливом и навигационных карт, висела акварельная картина в рамке, пейзаж: желто-зеленый луг под ширью бледно-голубого неба с редкими пятнами белых облаков. Этот вид открывался к северо-западу от лодочной станции, в сторону от города – от зеленых куполов, от шпилей и башен цвета меда. Какое-то время я изучал картину, периодически поворачиваясь и сравнивая изображение с оригиналом. В картине обнаружились несоответствия – телеграфные провода, отсутствующая дымовая труба, деревья на месте крыш. Цвета были ненатуральные, анемичные – краски выцвели от времени и солнечных лучей, что неприятно подчеркивало плоскую безликость ландшафта. Угол и точка зрения тоже были не те; мольберт, должно быть, стоял недалеко, но не на том самом месте, где сейчас находился я. Мне захотелось зайти в лавочку, вынуть картину из витрины и отнести ее на то место у реки, с которого она была написана, чтобы понять, удалась ли художнику перспектива. Но я очень устал и проголодался, и у меня после избиения мистера Хатчинсона болела рука. Солнце скрылось за облаками, начался дождь. Я отошел от витрины и продолжил свой путь по тропинке вдоль реки.
К тому времени как я добрался до дороги, мои волосы и одежда стали влажными, а дневной свет заметно померк. Дорога вилась между скоплениями домов, поднимаясь к забитому машинами узкому шоссе. Купив на заправочной станции арахис, шоколадку и банку какого-то напитка, я прошел к небольшой площадке у обочины. Я стоял, вытянув большой палец, ел, пил и считал машины. Отец научил меня играть в дорожный крикет: легковушка – одна пробежка, фургон – четыре, автобусы и грузовики – по шесть пробежек каждый, а мотоцикл – воротца. Так, у дороги, под дождем, я играл в крикет, дожидаясь, пока кто-нибудь не согласится подбросить меня до Лондона.
Грегори Линн
Класс 3 – 3
Изобразительное искусство
Работы Грега поражают своей оригинальностью – у него есть природные способности к рисованию, он занимается этим с охотой, демонстрируя высокое художественное мастерство и чрезвычайно смелый подход к работе.
Рано или поздно, у моего дома обязательно появится полиция. Дверь им никто не откроет, они взломают ее и проведут тщательный обыск: перероют все комнаты, мою спальню. Найдут настенную таблицу, папки с делами, фотографии, картинки. Мои отпечатки, повсюду. Не найдут только меня, Грегори Линна, сироту, холостяка, с четырех с половиной лет единственного ребенка в семье. Того, кто ими разыскивается.