Хорошо големихе! Стоит, смотрит на них красными глазами… Ни забот, ни хлопот! Вышла замуж — и разъезжай с мужем по дорогам, никто сидеть дома и детей растить не заставит!
— Слу-ушай! — вдруг сообразила Кэт. — А если у Рея правда с мечом все получится…
— Получится, — перебил Мишель, подкидывая в костер веток.
— Почему ты так уверен?
Он пожал плечами.
— Уверен, и все.
— Так вот, если у него все получится… големиха не приревнует⁈ Прикинь, что будет, если приревнует! Битва меча с големом! — Кэтрин захихикала.
— Очень вряд ли. Что такое ревность, Кэт?
— Ась?
— Это страх, что у тебя что-то отнимут. А брак, благословленный богиней, нерушим. Жена в таком браке точно знает — муж всегда к ней вернется и никогда ее не оставит. Так чего же ей ревновать?
— Стой-стой! — удивилась наемница. — Ты сейчас что-то странное сказал. Я же знаю, что когда браки заключаются через богиню Любви, они не сильно от обычных браков отличаются! Там супруги даже изменять друг другу могут! Ну, если муж изменил, а жена узнала, или наоборот, то обиженный супруг может богине Любви пожаловаться — и та второго накажет! Вот и все отличие!
— Да, — кивнул Мишель. — Изменить — могут. Но уйти совсем от благословленного брака — нет. А люди все разные. Кто-то измены терпит, когда знает, что ему нечего особо опасаться. Кто-то — нет. Но смотри, каких себе женщин Андрей подбирает…
— Женщин⁈
— Ну… — Мишель тоже с сомнением посмотрел на големиху. — Да, женщин. Таких… для которых этот брак — единственное спасение, единственная путеводная ниточка на свободу! Думаю, так оно дальше и продолжится, что-то мне подсказывает… Разве ж они будут ревновать к тем, кому Андрей бросил этот спасительный канат раньше, до них?
— Ха… — пробормотала Кэтрин, задумчиво потирая подбородок. — Может, ты и прав. Поглядим.
— Поглядим, — эхом отозвался паладин Света.
…Не прошло и пяти минут, как Ночка чутко вскинула голову. Глаза и грива у нее вспыхнули ярче — полноценным огнем против прежних чуть мерцающих углей! А вот Самуил и Рябушка особого волнения не проявляли. Рябушка продолжала копаться клювом у себя в перьях, Самуил дремал, подергивая ушами.
— Андрей возвращается, — сказал Мишель.
— Ага! — согласилась Кэтрин. — Поглядим, какой у него улов!
Андрей Вяз вышел в круг света от костра, усталый, какой-то очень грустный и… с дорожками слез (или пота) на грязноватом лице? Но в руках он держал белый, сияющий в темноте меч!
— Знакомьтесь, — сказал он. — Ханна, это мои спутники и друзья. Во-первых, наша с тобой собрачница по прозвищу Ночка, настоящего имени пока не знаю. Во-вторых, Мишель Добрый, паладин Света, командир нашего отряда, и наемница Рыжая Кэтрин. Ночка, Мишель, Кэт, это моя вторая жена Ханна Брейдау, бывший королевский рыцарь.
— Очень приятно, — сказал меч дивным нежным голосом.
Глава 10
Первая брачная ночь и первый брачный спарринг
Бархатная теплая тьма окутала меня, шепча мягким женским голосом.
— Какой ты молодец, что вывел меня оттуда, Андрей… Как хорошо, оказывается, просто разговаривать с живыми людьми — я успела от этого отвыкнуть…
Широкие, но нежные ладони скользнули по моим плечам, по лицу. Я поймал их, притянул невидимую в темноте женщину к себе, поцеловал… Мы были примерно одного роста, и тело, лишенное одежды, на ощупь казалось сильным и мускулистым — словно у пловчихи на скорость или борцуньи. Ничего неприятного, скорее, просто непривычно, особенно с учетом ее теплого запаха, кружившего мне голову. Губы же были мягкими и сладкими, а грудь наполнила мою ладонь — чего еще желать?
— Почему ты считала себя некрасивой? — шепнул я, отрываясь от этих губ, целуя шею, ушко… — По-моему, ты красавица, жена моя.
Она усмехнулась — слушал бы и слушал!
— В темноте — может быть… А вот лицо у меня было такое… челюсть квадратная, нос картошкой — когда в доспехах, с мужиком путали, пока не заговорю!
— Ты наговариваешь… — Я исследовал эту челюсть языком. — Ничего не квадратная. Просто решительный подбородок.
— Твоими бы устами…
— Что моими устами? У тебя есть какие-то идеи по их более удачному применению?
— Не-ет… Продолжай, что делаешь!
Как нам было хорошо вдвоем — словами не передать. Ничего не мешало, ничего не смущало, ничего не раздражало. Мы парили в темноте, лаская друг друга, и когда я вошел в нее, это было так, как давно уже не было. Не знаю, как описать. Может, язык у меня и хорошо подвешен, но тут надо быть поэтом — а я ни разу не он. Одно могу сказать. Что у меня было к Ханне до этого? Уважение, восхищение, щепотка жалости, интерес, дружеское расположение — а тут я вдруг осознал, что люблю эту женщину, люблю крепко и горячо, как давно уже никого не любил! И то, что у нее временно нет нормального тела…