При всей своей начитанности, глубоких знаниях, при всей своей многоопытности Борис Евгеньевич был поразительно, прямо таки по-детски наивен и зачастую удивлялся и радовался малейшей искорке истинного, талантливого и настоящего. В таких случаях его голубые глаза начинали светиться счастьем, он улыбался, удовлетворённо откидывался на спинку стула, даже победительно, как-то по-наполеоновски скрещивал на груди руки. Получается! На сцене — талант, быть может! На сцене — искусство! На сцене то чудо, ради которого и живёшь! Да как же не радоваться, не быть счастливым!
А так как он был педагог, горько знающий, что ох как трудно вырастить первый росточек, то и был таким чутко внимательным к малейшему верному звуку, к тончайшему дуновению попутного ветра.
В этом была вся суть Захавы, все его своеобразие глубокое исследование творчества, многолетние теоретические изыскания, которые опирались на серьёзнейшие знания законов театра, и это детски-радостное, детски-счастливое отношение к, казалось бы, малому и далеко ещё не совершенному.