— Где найти Лузгу? — спросил Щавель.
— Боярин имеет нужду в огнестреле? — заинтересовался страж.
«Не боится узнавать. Случись что, напишет в отчёте о постороннем, сующем нос не в своё дело», — оценил Щавель качество поставленной службы и пояснил:
— Я по личному делу.
— Придётся обождать здесь, его сейчас вызовут, — вежливо, но непреклонно ответил стражник, зацепил проходившего мимо работника и услал за поручением.
О проходе Щавеля вглубь арсенала, пусть даже в бронную, речи более не шло. Стражник задержал любопытствующего посетителя, невзирая на его звание.
Торчать под его пристальным взором пришлось недолго. Лузга объявился споро. Был он одет в синий комбинезон, собран и деловит.
— Пропусти со мной, — попросил он.
Стражник умакнул перо в чернильницу, вывел запись в гроссбухе, придвинул Лузге. Лузга накарябал пояснение. Страж набросал на бланке данные из грамоты, протянул разовый пропуск Щавелю.
— Идём, — Лузга потянул толстую, ладно пригнанную дверь, обитую железными полосами.
Они окунулись в атмосферу неслышной снаружи складской работы: по коридору сновали умельцы, из помещений доносился стук, бряканье, клацанье. Тревожаще и вкусно пахло начищенной сталью и оружейным маслом, доносило похабную вонь керосина.
— Строго у вас тут, — одобрил Щавель.
— Наш солнечноликий сам не свой до огнестрельного оружия, — съязвил Лузга. — Спит и видит захват кремля вооружёнными соратниками. Да ты сам знаешь, как оно бывает. Собрались молодцы на Софийской стороне, подвезли телегу стволов, построились и вперёд, прокладывать в царство свободы дорогу.
— Ты об сём только со мной треплешься или со всеми подряд? — спросил Щавель.
— Одичал ты в своей деревне, — зыркнул на него Лузга. — Здесь столица, и речи здесь столичные, окстись!
— Что, неужели светлейшему не доносят?
— Наушничают, козлы, — не стал отрицать Лузга.
— Смотри. Познакомишься с чёрными врачами.
Лузга гмыкнул и торопливо пригладил с боков ирокез.
— Щас тебе ружейку покажу, — увлёк он Щавеля в проём.
В большой комнате за длинным столом копошились бабы в комбинезонах и косынках, сноровисто протирая ветошью детали. Ближайшая к вошедшим некрасивая грудастая девка закончила собирать облезлый добела АК-74. Нажала на спусковой крючок, кинула вверх флажок предохранителя, отложила почищенный калаш в сторону.
— Бабы? — не поверил глазам Щавель.
— Как в Орде! — похвастался Лузга. — Они усерд нее мужиков на тупой работе. Стволы начищают на совесть. В каждую щель залезут, никакой тебе халтуры. Молодец, Наталья! — похлопал он по заду некрасивую девку и деловито увлёк спутника в дальний край комнаты, где помещался зарешёченный проход.
— Неплохо устроился, гарем по месту работы организовал, — отдал должное Щавель. — Сам придумал?
— Ну, а кому ещё дотукомкать? — оскалился Лузга. — Чай, в Белорецке никто больше не обучался.
— Чего ж тогда плачешь, раз наука из Орды на пользу пошла?
— Я давно не плачу, я радуюсь, — Лузга оскалил зубы ещё пуще, сдвинул губы, посуровел.
Он стукнул кулаком в решётку:
— Отпирай, Степан!
Пожилой усатый страж выполз из полутьмы. На боку у него Щавель с изумлением узрел оттопыренную кожуру. Впервые за много лет он видел вооружённого короткостволом человека.
Внутренний стражник оказался не в пример покладистее наружного. Должно быть, справедливо полагал, что, если через внешний пост пропустили, значит лицо доверенное. Он вставил ключ в замок, провернул дважды, распахнул решётку. Гладкое движение хорошо смазанных металлических частей ласкало слух.
Лузга ступил за порог, потянулся направо к полкам. Достал фонарь с клеймом в виде мифической птицы Гру, хранительницы тайн, запалил фитиль, задвинул стекло.
— Пошли, чего покажу, — позвал он.
В помещении не было окон. «От пожара заложили, — сообразил Щавель. — Чтобы тяги не было». Лузга подвёл его к пирамиде, повесил фонарь на крюк, достал калаш:
— Зацени.
— Что в нём такого диковинного? — судя по нетронутому воронению, калаш был изготовлен недавно, либо им не пользовались. — Добыли под стенами кремля или доискались допиндецового схрона?
— Отобрали у басурман под Казанью, там Орда часто шарится. Казанские нам прислали пяток и себе оставили. Диковинного в нём то, что он сделан не позднее трёх-четырёх лет назад. Но главное, что он заточен под натовский патрон пять-пятьдесят шесть на нитропорохе.
— Что за зверь?
— Он длиннее нашего патрона пять-сорок пять, заряд поболее… У нас чёрный порох, у них синтетический, оттого на стволы идёт сталь другая. Да что тебе объяснять, валенок чухонский! Этот патрон шведы используют. Он в наш калаш не пролезет, а вот этот натовские патроны хавает. Непростые это патроны. Порох в них серьёзный, дыма почти не даёт, зато силы в нём немерено, пуля летит быстрее, по отлогой траектории, оттого дальше. Такие калаши делали на Руси до Большого Пиндеца, но этот свежий.
— Как определил?
— На клейма смотри, — Лузга поднёс оружие к лампе. — Видишь, полумесяц рядом с номером? Это печать Орды, сам такие ставил. У старых калашей имеется клеймо в виде треугольника со стрелкой, здесь этого нет. Ну и номер. Очень далеко ушёл от тех, что при мне набивали. Верняк, при хане Беркеме калаш изготовили.
— Под шведский патрон, значит… — пробормотал Щавель. — Что говорит светлейший?
— Что нужно Щавеля в Орду послать. Пусть с производством ознакомится, — ухмыльнулся Лузга. — На промке Белорецкого комбината.
Щавель перевёл взгляд со зловещих клейм на глумящегося Лузгу. Лузга сник.
— Да чё ты бычишь? Зачехли рога… Князь тебя за этим в Орду посылает. Разведать вопрос варягов в Белорецке. Он тебе сам не говорил?
— Говорил, — обронил Щавель. — В связи с этим пойдём, поможешь оснаститься стрелковым припасом. Волос драконовый, стрелы осадные, наконечники запасные и далее по списку. В Орду идём. Путь не близкий.
Глава восьмая,
в которой свершается первый шаг большого пути
Утро выдалось ветреное. На площади перед кремлём собирался караван. Привели лошадей, запрягли попарно в гружённые с вечера телеги. Верёвки, ошейники, походный горн, кузнечный инструмент и всяческий скарб занимали три воза, которыми управляли шестеро подручных знатного работорговца. Полусотня копейщиков, а с ними Щавель, Жёлудь и Михан седлали коней. Целитель Альберт отошёл в обоз, где хранился его медицинский припас. Там же, возле телег, крутился паскудный бард Филипп, взятый караванщиком увеселения ради. Сам Карп взнуздал здоровущего тяжеловоза с пышной огненной гривой и огромными мохнатыми копытами. Конь рычал, по привычке пробовал цапнуть хозяина и успел получить кулаком по морде, такой сложился меж ними ритуал.
Когда на крыльце показался князь, конь радостно заржал, стукнул копытищем, задрал хвост и навалил дымящуюся кучу.
— У, скотина! — промычал Карп.
Щавель выбрал себе сивую кобылу смиренного нрава. Гарцевать он не собирался, в бой намеревался идти пешим, а ехать желал без хлопот. Жёлудю достался мерин, о котором, кроме того что он гнедой, сказать было нечего. Михану подогнали норовистого жеребчика разбойничьей породы. Малорослый, он имел травяной момон до земли, по слухам, охотно пил пиво и жрал сырое мясо. Михан скормил ему солёную горбушку и сразу завоевал конское расположение.
К крыльцу подвели белую кобылицу с прозрачными красными глазами. Светлейший прыгнул в седло, не коснувшись ногами земли.
— Строиться, ёпта! Выходи строиться! — гаркнул Карп.
Затопали каблуки и копыта. Всё заскрипело, задвигалось, словно допиндецовая игрушка, в которую вставили энерджайзер.
— Ста-а-новись, — негромко скомандовал сотник Литвин.
Полусотня конвоя быстро разобралась в одну шеренгу, держа коней под узцы. Литвин оказался на правом фланге, в центре Щавель с парнями, на левом фланге — обоз.