-- Стоять! -- омертвил его голос.
Пеклушин и сам не помнил, зачем он нырнул под стол после того, как увидел падающего Прислонова. Может, не хотел досмотреть сцену падения? Или успел заметить какое-то движение у его охранника? А, может, не было ни первого, ни второго, а просто спасло заученное с детства: нашкодил -спрячься. В детстве это выручало часто. И он спрятался. И спасся, пока прислоновский амбал крушил его собственного охранника, оказавшегося сволочью и трусом.
-- Не двигаться! -- добавил он, хотя черная кожаная куртка и без того не двигалась.
Что делать дальше, Пеклушин не знал. И если бы не стоящий метрах в семи напротив него и затравленно дышащий охранник с уродливо набухшей нижней губой, он бы просто завыл.
23
Опорный пункт встретил чавканьем. Еще никого не видя, Мезенцев уже поздоровался.
-- А-а, ш-шдорово! -- голосом Шкворца ответили ему.
Мезенцев заглянул в соседний кабинет и, как ни ощущал раздражение, готовое вот-вот выплеснуться на кого-нибудь, на мгновение забыл и о нем. За столом, покрытым газетой, египетским фараоном восседал Шкворец, а перед ним лежало не менее двадцати бутербродов с колбасой, салом и сыром.
-- Заходь! -- по-фараоновски властно махнул он рукой и, экономя движения, этой же рукой на возврате ее к родному телу отправил в рот очередной бутерброд. Отправил целиком.
Разжевав тягучее сало крепкими белыми зубами, как-то радостно спросил:
-- С энэсэсом тебя?
"А ты откуда знаешь?" -- с еще более усиливающимся удивлением подумал Мезенцев, прислонившись плечом к дверному косяку.
-- У меня агентурная работа хорошо поставлена, -- ответил на мысленный вопрос Шкворец. -- Все про всех знаю. Особливо на своем участке... А с Хребтовским ты зря поцапался. Он мужик дужжэ мстительный... А все потому, что ты ему при назначении не проставился! Точно? Горилку не поставил?.. Ну, водяру, в смысле?
"Не поставил", -- про себя ответил Мезенцев.
-- То-то и оно!.. Теперь горилкой не отделаешься. Теперь надо ему коньяк подарить. Хранцузский!.. Сразу энэсэс сниметь!
"Перебьется!" -- мысленно выплеснул раздражение Мезенцев.
-- От и зря! -- вбив в рот следующий бутерброд, пробурчал Шкворец. -Не подмажешь -- не поедешь. Нельзя от всего народу так отличаться! Ты ж и в морпехе таким був правильным, а правильных, друже, нигдэ нэ люблять. Ты на меня не обижайся. Это я тебе как старший по возрасту и стажу говорю. Ты понять должон: вид поганойи вивци всэ стадо болийэ...
Пальцы правой руки с хрустом сжались в кулак. Мезенцев еле сдержал себя. В эти секунды все зло мира сосредоточивалось уже не в бледной образине Хребтовского, а в круглощекой жующей роже Шкворца.
"Сам ты, гад, поганая овца!" -- мысленно крикнул он ему.
-- Ты не прав, -- с неожиданной резкостью отреагировал Шкворец. -- Я от других сильно отличаться не стараюсь. Кому надо -- ставлю. Кого надо и когда надо -- закладываю. А иначе в нашем милицейском деле долго не продержишься. Со свету сживуть. Зато на участке в мэнэ -- полный коленкор! Мои бандюги, если им разборка приспичила, у другой район уезжают. От так жить и Родине служить трэба!
"Прямо Шерлок Холмс и Эркюль Пуаро вместе взятые! -- про себя уколол его Мезенцев. -- А раз все знаешь, скажи: что за машина у подъезда пеклушинского офиса стоит? Неужто новую вместо джипа купил?"
-- Прислонов на твой участок приехал, -- очередной бутерброд Шкворец уже в рот целиком не отправил, а откусил от него половину. -- Знаешь, кто это?
"Знаю", -- со злостью и раздражением ответил мысленно Мезенцев.
-- То-то!.. Видать, дела у него какие-то совместные с Пеклушиным.
"Газеты свои у меня забери", -- не открывая рта, потребовал Мезенцев.
-- Да, чуть не забыл: газеты мне назад давай! Я ж там еще не все кроксворды угадал. Я ж эти газеты заразные у лоточника токо потому и беру, шо в них кроксворды. А так не-е, не читаю. Скукота и брехня.
Газеты -- объявления -- Конышева. Цепочка замкнулась, и Мезенцев сразу вспомнил, что жена Шкворца говорила о каком-то долге. Кажется, пятьдесят тысяч. Мезенцев рывком достал из накладного кармана куртки сложенные вдвое деньги -- свою первую милицейскую зарплату плюс подъемные, вытащил из пачки банкноту с видом на ростральную колонну Санкт-Петербурга и текущей под нею мутно-зеленой водой Невы, шагнул к столу и положил ее рядом с бутербродами.
-- А шо это? -- от удивления сглотнул Шкворец быстрее обычного тугой сгусток хлеба и сала.
-- Жене передай, -- впервые за время их "беседы" вслух произнес Мезенцев. -- Ей Конышева была должна. Теперь они в рассчете...
Где-то за стеной лопнул воздушный шарик. Потом раздался звук погромче -- как будто дернули за нитку новогоднюю хлопушку. "Ма-а!" -истерично, утробно разорвал сонную тишину двора чей-то крик, и разом, один за другим, лопнули еще два шарика. Только гораздо громче и гораздо более похоже на пистолетные выстрелы.
-- Е-мое! -- обернулся к окну Шкворец. -- Разборка!.. На твоем участке, у Пеклушина! -- заметил он упавшую вовнутрь кабинета коричневую кожаную куртку.
Оттуда же такнул еще один неприятный, явно оружейный звук -- и все стихло.
Мезенцев бегом бросился на улицу, на ходу раздирая на груди металлические кнопки милицейской куртки.
Грохнув стулом о стену, тяжело зашлепал к выходу и Шкворец. Добежал до двери и тут же вернулся к столу, сгреб толстыми крупными пальцами сразу три бутерброда со стола, с жалостью посмотрел на остающиеся и добавил в стопку на ладони еще один, четвертый. Сквозь грязное, годами не мытое окно было видно, как нырнул мимо "мерса" в черную пасть пеклушинского офиса Мезенцев. Нырнул -- и ничего не произошло. Шарики больше не лопались. Свободной рукой Шкворец засунул еще один бутерброд с желтым, жиром отливающим сыром в рот и спокойно пошел прочь из опорного пункта.
24
-- Ну, наконец-то! Хорошо, что вы пришли! -- крикнул вбежавшему в кабинет Мезенцеву Пеклушин. -- Срочно составляйте протокол!
-- Что... что случилось?! -- метался взгляд Мезенцева то по неподвижно лежащим на полу фигурам, то по распахнутому настежь окну, то по вжавшемуся в стену здоровяку в черной кожаной куртке, то по странным ярко-оранжевым фотографиям, похожим на осыпавшийся на пол осенний листопад, пока, наконец, не замер на пистолете в побелевшей руке Пеклушина. -- Кто стрелял?!
-- Составляйте протокол! -- еще более властно потребовал Пеклушин. -Только что меня пытались убить! Этот гад, -- проткнул он воздух стволом пистолета в сторону амбала-телохранителя, -- по приказу преступника-рецидивиста вора в законе Прислонова стрелял в меня. Мой охранник, -- ткнул он стволом теперь уже в сторону коричневой куртки, -открыл ответный огонь и смог убить Прислонова, а я... я ранил его... то есть вот этого телохранителя. Прошу зафиксировать факт моей стрельбы в порядке самообороны!
-- Тварь брехливая, -- еле слышно простонал телохранитель Прислонова. Кровь все сочилась и сочилась между его пальцев, и оттого вся огромная, лопатой, пятерня казалась красно-бурой латкой на черной коже куртки.
Мезенцев не расслышал его слов. Сквозь открытое окно вкатился в комнату грохот проезжающего самосвала и смел все иные звуки.
-- Что?! -- уловил Мезенцев шевеление пухлых пеклушинских губ.
-- Обыщите его! -- громче повторил уже сказанную фразу хозяин кабинета, хотя такой громкости уже и не требовалось. Самосвал уехал со двора и увез на прицепе вместе с собой жуткий, раздирающий уши звук. -- У него может быть еще оружие!
-- Вы сами-то того... опустите пистолет, -- предложил Мезенцев, подавая пример, сунул ствол "макарова" обратно в кобуру и спиной уловил слоновьи шаги Шкворца.
-- Шо стряслось?! -- обозначил тот себя еще и голосом.
-- Двойное убийство, -- не оборачиваясь, хмуро ответил Мезенцев. -Вызывайте следственную бригаду, Грыгорь Казимирыч.
-- Это я зараз! -- так и не войдя в кабинет, прожевал он набитым ртом и снова загрохотал пудовыми кирзачами по коридору.