Итак, выявляется религиозно-коммуникативное значение запечатленного Ибн Русте восточнославянского полюдья, характеризующее его с архаической стороны. Полагаем, что перед нами самая древняя и первоначальная функция полюдья.
Кроме рассмотренного известия Ибн Русте, мы не находим в восточных источниках других упоминаний о полюдье у восточных славян.760 И только Константин Багрянородный дает новое описание полюдья, но уже середины X в.
Сведения, сообщаемые византийским императором, имеют несомненную ценность для историка, хотя пользоваться ими следует весьма осторожно. В этих сведениях, на наш взгляд, смешаны два древних сбора, различные по сути, — полюдье и дань. Трудно сказать, кто тут повинен: Константин или его информатор. Но, узнав о хождении русов за данью и в полюдье, кто-то из них не сумел различить два разнородных явления и слил их воедино, посеяв у позднейших историков иллюзию тождества полюдья и дани, от чего они, к сожалению, не избавились до сих пор.
Особый интерес представляет свидетельство Багрянородного о полюдье как «кружении», что указывает на его ритуально-символическую постановку.761 Здесь открывается один из архаических элементов, роднящий полюдье X в. с полюдьем IX столетия, запечатленные Ибн Русте. Однако в полюдьи времен Игоря, Ольги и Святослава центр тяжести сместился отчасти с религиозных, ритуальных и магических функций на функции экономические и социальные. И тут важно отметить, что материальное обеспечение князя и его окружения все более явственно проглядывает в полюдье. Поэтому не случаен рассказ Константина Багрянородного о зимнем кормлении архонтов и русов. Показательно, что это кормление реализуется не в форме централизованного сбора продуктов с последующей доставкой их потребителям, как это было с данями и «повозами», а посредством объезда («кружения») подвластного населения и непосредственного общения с ним, в ходе которого, конечно, происходили ритуальные встречи, пиры и всякого рода языческие действа.762 Стало быть, полюдье-кормление было еще плотно окутано язычеством. И нет никаких причин видеть в нем феодальную ренту, пусть даже и примитивную. Между тем, в современной историографии бытует мнение о феодальном характере полюдья.763
Специальное обоснование рентной сути полюдья сравнительно недавно предпринял Ю. М. Кобищанов. Отмечая определенную неясность «всемирно-исторической» роли полюдья, Ю. М. Кобищанов вместе с тем находит достаточно оснований заключить о важном значении «этого института в процессе генезиса феодализма».764 В «полюдье-дани» он обнаруживает одну «из наиболее примитивных форм феодальной ренты», а также «прообраз ренты-налога».765 Систему изъятия прибавочного продукта посредством полюдья ученый считает раннефеодальной.766 В ключе этих положений Ю. М. Кобищанов и толкует древнерусское полюдье X в.: «В Киевской Руси варяжская династия в лице Игоря и его вассала Свенельда значительно увеличила тяжесть ренты во время полюдий к древлянам и уличам».767 Построения Ю. М. Кобищанова страдают, как уже нами отмечалось, такими существенными недостатками, как смешение дани и полюдья, неразличение внешних и внутренних сборов, т. е. сборов с «чужого» и «своего» населения,768 отсутствие динамического подхода в изучении полюдья. В результате он постулирует, а не доказывает свои положения.
Сохранение древнерусским полюдьем X в. религиозного (ритуально-магического) значения, связанного с обожествлением правителя,769 делало этот институт нерасторжимым с сакральной личностью князя. Чтобы полюдье состоялось, необходимо было непосредственное участие в нем князя. Лица некняжеского достоинства не могли в данном случае служить заменой. Нельзя было князю передать кому-нибудь другому право на полюдье.770 В этом — еще одна коренная особенность полюдья по сравнению с данью, которой киевские князья X в. порою жаловали наиболее влиятельных мужей из своего дружинного окружения.771 Отчисления от дани в форме десятины получала, как известно, и юная русская церковь.772 С полюдьем было, по-видимому, сложнее.